Королевские идиллии. Альфред Теннисон
видно, нечиста ее душа.
Однажды безмятежным летним утром —
Они еще в постели были – солнце,
Окно без ставен пронизав лучами,
На спящего воителя упало.
И, сдвинувшись, он сбросил одеяло,
И обнажились жилистая шея,
Могучий торс и руки, на которых
Переливались мускулы стальные.
Так перепрыгивает через камни,
Спеша, ручей, бегущий слишком быстро,
Чтобы успеть на части раздробиться.[91]
Проснулась Энид, рядом с мужем села,
Залюбовалась им и прошептала:
«Ну кто другой еще так ладно скроен?»
Но тут вползла в ее головку тень
Тех разговоров, где был обвинен
Герейнт в любви чрезмерной. И она,
Склонившись к мужу, жалобно сказала:
«О, руки крепкие и торс могучий!
Не я ль, несчастная, тому причина,
Что вас теперь бессильными считают?
Да я, конечно! Ибо не посмела
Сказать ему, что думаю сама
И что о нем в народе говорят.
Себя я ненавижу! Я – причина
Того, что жалкой стала жизнь его.
Да разве же его люблю я, коли
Об имени его я не забочусь?
Ах, мне бы обрядить его в доспехи,
И вместе с ним скакать на поле брани,
И наблюдать за тем, как он разит
Могучею рукой отребье мира!
А еще лучше – лечь в сырую землю,
Чтобы вовек его не слышать голос,
Чтобы в его объятьях не сгорать
И жарким светом глаз не ослепляться,
Ибо на мне лежит его позор!
Но если так смела я, что могла бы
Герейнта видеть раненным в сраженье
И даже умирающим, так что ж
Нет силы у меня сказать ему,
Как насмехаются над ним, считая,
Что он себя на женщину растратил?
Боюсь, что я ему жена плохая!»
Так Энид над любимым причитала,
И капали на грудь его нагую
Ее, рожденные любовью, слезы.
Но он, проснувшись, услыхал, к несчастью,
Лишь самые последние слова:
«Боюсь, что я ему жена плохая».
И он подумал: «За мою заботу
И за страданья, да, и за страданья —
Неплохо Энид отплатила мне…
О горе мне! Она мне не верна!
Я знаю, Энид плачет по кому-то
Из рыцарей веселых в Камелоте!»
И хоть Герейнт любил и чтил жену
Настолько сильно, чтобы не считать
Ее в бесстыдной связи виноватой,
Но все ж его такая боль пронзила,
Какую чувствует мужчина, если
Он безнадежно в женщину влюблен.
И тотчас же он соскочил с постели
И, сонного тряхнув оруженосца,
Потребовал: «Коня – и мне, и ей!»
А Энид бросил: «Поскачу я в дебри.
Еще мои не износились шпоры,
Еще не столь я низко пал, хотя
Желал бы кое-кто поверить в это.
А ты надень наряд свой самый худший
И вслед за мной скачи». Удивлена,
Спросила Энид: «Коль виновна Энид,
Так