Идальго Иосиф. Виктор Зонис
ж, пусть глупая кузина побарахтается еще в постели со своим жеребцом Луи. Это пройдет – годы возьмут свое, и ее ложе тоже станет пустым и холодным. А власть, почти неограниченная власть над десятками тысяч ненавидящих, боящихся и благоговеющих передо мной людей, останется до конца», – думала Маргарита, пытаясь справиться с тоской и тревогой.
Впрочем, все было так и не так…
В одну из беспокойных ночей, когда разбухшая от старости луна, отраженная и изуродованная толстыми стеклами окон, стояла особенно тяжело и низко, Маргарита никак не могла уснуть, ворочаясь на влажных от пота простынях, в ставшей вдруг тесной и душной спальне. Кровь, мощными толчками, приливала к голове, стучала в висках десятками ненавистных молоточков; тело, тяжело налитое соками и напрягшееся, готово было вырваться из сдавливающей его кожи. Маргарита хрипло и протяжно застонала, сорвала прилипшую к телу рубаху и встала с постели на каменный, приятно холодящий ноги, пол. Она резко распахнула окно… стояла долго, широко раздувая ноздри, вдыхала терпкие запахи ночи. Ее рука тревожно легла на округлившиеся груди. Кровь медленно уходила из головы, делая ее невесомой и ясной. Она прислушалась к своему телу – впервые незнакомому и непослушному, и ее рука, скользнула от груди к животу, опустилась в самый его низ – туда, где замерла, остановилась тяжелая кровь, где медленно и тяжело разрасталось нечто – сейчас, немедленно требуя свободы. Ее ноги напряглись, колени слегка согнулись, и дрожащие пальцы погрузились в лоно. Тело стало каменным и чужим, по нему сначала суетливо и часто, нарастая и ширясь, прокатилась дрожь. Пальцы задвигались смело и резко. Маргарита выгнула спину, хрипло, по-звериному задышала… задергалась, и обессиленная и удивленная, держась за стену, сползла на пол…
Этот грех, самый сладкий и тайный, с тех пор она совершала умело и часто. Это была ее месть герцогу. Это делало ее независимой и самодостаточной, и это оставляло ее бесплодной…
Маргарита очнулась от своих мыслей, почувствовав, что промочила ноги. Она выбралась на дорожку. Ей вдруг стало неуютно и холодно.
«Домой», – сказала она себе и быстро направилась во дворец.
Прошло несколько дней. Иосиф метался по дому, нигде не находя себе места. Он вздрагивал от каждого шороха и звука, покрывался холодным и липким потом. Это был Страх, это был король страхов, доселе никогда в жизни им не испытываемый. Каждую минуту Иосиф ждал, что в его дверь постучат и особая – королевская – стража отведет его к палачу. Это был даже не страх смерти: смерть – это гораздо проще. Это был страх унижения, публичного презрения, несостоявшихся надежд, а потом уже смерти.
За эти несколько дней он постарел и осунулся. Сначала просто темные, бессонные круги почернели, слившись с глазами, и превратили лицо в сплошную черную маску. Долго так продолжаться не могло, и на восьмой день своего добровольного заточения Иосиф, с провалившимся сердцем, осторожно вышел из дома, каждую секунду ожидая