В садах Эдема. Владимир Данчук
сугробы, переменили варежки, и Лиза сказала:
– Пайгём на го’ку?
– На какую горку?
– На бахую.
– А санки возьмём?
– Нек. Мы на кактонку сягем и пае-егим!..
– Что ж, пошли. Только я не знаю, где эта большая горка.
– А я кибе покаху.
– Ну-с, куда идти? Показывай.
– Куга, вон куга – управляла Лиза варежкой, сидя у меня на руках. – Куга, в маочный магазинь…
– Ты что – знаешь, где молочный магазин?
Она кивнула:
– Кам маочный магазинь, паком х’ебный, а паком овочной. Маако п’адаю к (молоко продают) и х’еб… – она запнулась и тут же выправилась, – и овочи…
– Хм, всё верно. А где же горка? Там нет никакой горки.
– Есь. Го’ка сзяди… Пойдёх п’ямо, паком нап’аво, паком наево, и кам бугек го’ка…
Я вспомнил: да, правильно, есть горка. И Лиза с поразительной точностью обрисовала маршрут к ней. Но покататься нам не удалось: на горке стаял весь лёд и внизу, вместо ледяной дорожки, стояли полузамёрзшие лужи. Лизанька полазала по железному покрытию, раза два спросила: «А где мама?» – и направилась домой: «Сё. Нагуяась…»
Но возле дома ещё в охотку погоняла снежный камешек, смеясь и падая от смеха, когда промахивалась.
Я, в азарте игры, выкрикнул было жаргонное: «Промазала!» – но милая моя девочка проигнорировала неприличное моё замечание и, воскликнув «п’омахнувась!», упала от смеха на грязную дорожку.
И уже у самой двери, когда Оля на мой звонок отворяла дверь, вдруг стала рассказывать о «девочке Сене». Эта «девочка Сена» загадочно и неожиданно появилась в её воображении несколько дней назад, уже обзавелась различными атрибутами и даже уже играла с Лизанькою – «кага вы ухли в магазин, а я на гойке какаась (на горке каталась) с девочкой Сеной». Живёт «девочка Сена» почему-то в Суздале (у нас, по-моему, есть пара открыток с видами Суздаля).
Увидела, как я смачиваю руки одеколоном: «А мне?» Капнул и ей. Растёрла, понюхала ладошку и засмеялась:
– А помних? помних – мы нюхаи учки и пагаи (падали)?
Было такое, помню.
– А пайгём исё побауемся? И бугем пагать!
Идём на диван. Я нюхаю её ладошку, морщусь от сильного запаха, чихаю и падаю на спину. Она тоже нюхает, забавно морщится и, задирая ножки, плюхается рядом:
– Ай! от сийного запаха пагаю! – пытается подняться, но от смеха снова падает на спину. – Ой, никак ни вскану!.. Смехно!.. Ни магу вскать!
Обиженная, надулась, отвернулась.
– Лиза, я же нечаянно!
– Нек. Чаянно.
Утешаю её настольной лампой:
– Посмотри на стенку, Лизанька! Посмотри… Видишь? У-у, голова какая!.. А вот раз – и нет головы. Раз – и вот она.
– Смок’и! смок’и! – кричит и Лизанька. – У, гавава!
– Откуда, как ты думаешь, взялась эта голова на стенке?
– Ок свека! – торжествующе говорит она.
– Запишу, – бормочу я. – Разговорилась… Ишь!
Лизанька заботливо подвигает мне лампу:
– Шкобы кибе винно быво…
Пока я пишу, прикладывает карандаш к носу:
– Как Буакино