Сложнее, чем кажется. Ян Рубенс
Костя раздраженно постукивал донышком бутылки по колену и тоже забывал пить. Что с ним такое? Что такого страшного он собирается мне сказать?
Рубенс развернулся, растер влажные от капель кончики пальцев и вернулся к дивану. Вдох – выдох. Спину – прямо. Плечи – расправим. Вдох – выдох… Ну что ты сверлишь меня глазами? Не видишь, как тяжко под твоим взглядом? А куда он должен смотреть, если главное действующее лицо здесь – я? Но я – не жертва. А кто я? Эти тупиковые диалоги с самим собой обстреливали Рубенса изнутри, не давая сосредоточиться… Сядь! – скомандовал он сам себе. Получилось на край дивана. Ян уперся локтями в колени и снова закурил! Вот ведь… как последнюю курю. Вдох…
– В общем, Костя, я… – затяжка, выдох, – гей.
– Чего?
Ну почему, чем сложнее ситуация, тем более банально и нелепо мы поступаем?! И тем более неподходящие слова произносим! Ян как будто не услышал этого идиотского «чего». А может, он и правда не услышал.
Костя сидел неподвижно… Он серьезно? Я столько раз издевался над этим, – в памяти пронеслись пьянки и мужские посиделки, грязные циничные шуточки. Рубенс все это слышал. А теперь решился сказать. Статью отменили не так давно. Уголовного кодекса. Еще пару лет назад он за это мог сесть… У него руки дрожат. Не шутит ведь. Но у него – девушка, он говорил. Я не видел с ним никогда ни одной девушки. В другом городе она. В каком другом городе? Теперь вопросы взрывались в голове Холостова. Вот тебе и размышления о роли женщин в нашей судьбе. Кажется, с этого начался разговор. Пару часов назад…
Иногда нет ничего хуже тишины. Мысли Рубенса замерли. И глаза поднять страшно, и куришь, упираясь большим пальцем в подбородок, чтобы скрыть, как руки дрожат. И слышно, как плавает в воздухе дым. И жутко неудобно сидеть, а пошевелишься – вообще упадешь. Господи! Неужели всю жизнь мучиться?
Тишина нарушилась внезапно – бутылкой, выпавшей из Костиной руки. Толстое стекло тяжело бухнулось на плитку пола, из горлышка полилось пиво. Пена. Никто не собирался ничего поднимать. Только Ян подскочил на диване и еще яснее ощутил в ушах собственное сердцебиение. Костя тоже вздрогнул и наконец очнулся:
– То есть ты – голубой?
Это, бесспорно, самое необходимое, актуальное и дружеское, что только можно сейчас сказать!
…Ну, так, видимо, понятнее, чем гей. Или он хочет глумиться? Или просто не может осознать? Видимо, нужно учиться говорить эту фразу вслух. Всего-то – два слова. Короче, чем «я тебя люблю»… Ян уткнулся глазами в пол.
– Да, Костя, гей – значит голубой. Я – голубой. Гомосексуалист. – Рубенс раскачивался всем корпусом вперед-назад… А если еще пару раз повторю? Можно нараспев. Похоже, у меня истерика. – И я, Костя, не девственник. Я сплю с такими же… как я. Что еще ты хочешь услышать?
– Ничего больше! – теперь встал Костя, подошел к мойке: сухая. Взял тряпку, вытер разлитое пиво, поставил бутылку на стол, вернулся к мойке, включил воду, прополоскал тряпку прямо в раковине, закрыл кран. Бессмысленно