Сложнее, чем кажется. Ян Рубенс
с третьей попытки справился Ян с пивной крышкой. – Ты первый, кому я сказал сам.
– Это было смело, знаешь. Я бы так не смог, – Костя разлил пиво по стаканам: руки Яна еще заметно дрожали.
– Ты бы все смог. – Рубенс достал с полочки под столиком новую пачку сигарет. – Если хочешь, мы больше никогда не будем об этом говорить. Ты просто знай, что мне не надо навязывать девочек. Ну и все остальное… тоже знай, – язычок упаковки не слушался.
– Да мы можем говорить об этом. Мне несложно, – Костя взял на себя и пачку. – Правда, среди моих знакомых никогда не было геев.
– Да т-ты что-о? – Рубенс всей пятерней забрал из его рук сигарету, едва не сломав ее, и задержал на нем взгляд, полный саркастического удивления.
– Ну… я так думал, – и Холостов наконец-то засмеялся.
– С этого надо было начинать, – Ян сделал попытку усмехнутся. – Ты думал!
И все-таки, он победил. Двигаться уже не страшно. Сердце еще стучится куда-то в темечко, слишком быстро и слишком сильно, но и это скоро пройдет. Допив пиво, минут через двадцать, они разошлись по своим комнатам. Никто не хотел недоговоренностей, но все же, обоим надо осознать произошедшее.
Мы работаем с именами
Жуковский сделал невероятно много. Он заставил Яна отреставрировать рисунки и наброски, пострадавшие от времени и неправильного хранения: карандаш, соус, сангина – недолговечны. Всё обработали фиксативом, законченные работы проложили папиросной бумагой, сделали альбомы.
Живопись Иван Геннадьевич отнес в один из местных музеев – показать директору, своему хорошему приятелю.
– Что он делает в твоей школе? – удивился директор музея.
– Ничего. Формально проводит время. Даже не на всех занятиях бывает.
– А как у него дела в обычной, общеобразовательной?
– Нормально. Легко. Есть некоторые проблемы в общении…
– У него не может не быть проблем в общении. – директор задумчиво выпятил нижнюю губу, прохаживаясь вдоль работ Рубенса, расставленных в ряд. – Что ты хочешь, чтобы я сделал с этими картинами?
– Выстави. О них должны узнать.
– Но живописи маловато. В основном – карандаш. Талантливый карандаш, нечего сказать. Но маловато.
– Выстави хоть это, с другими художниками. Я не прошу персональную экспозицию.
– Ты же понимаешь, Иван… наш мир полон условностей. Даже если я возьму его, это вряд ли привлечет к нему внимание ученых мужей из Академии. Зато привлечет их внимание ко мне: кого такого я выставил? Чтобы признать талант этого юнца, нужно самому быть человеком зрелым. Вроде тебя.
– Что ты хочешь сказать?
– Что среди академиков таких сейчас нет. Меня не поймут.
– Ты не будешь его выставлять?
– Нет.
Жуковский обошел в городе всех, кто имел отношение к Академии. Все поражались, изумлялись, даже приходили в восторг, но никто не хотел устраивать выставку. И он сделал это сам. У себя