«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы). Андрей Платонов
В этом виноват я. Надо было послать переводом. Но сумма была мала, и прошлые 15 р[ублей] дошли благополучно. Поэтому я и второй раз сделал это.
Извини за прошлое письмо. Я был очень растревожен твоими выпадами и открытой ненавистью ко мне. Ты знаешь, что дурным обращением даже самого крепкого человека можно довести до сумасшествия. А я ведь работаю как механизм и очень утомлен.
Ответь – ты не хочешь приехать ко мне? Много раз (в трех письмах) я просил тебя об этом. Ты ничего не ответила. Подпиши договора и приезжай. Только приезжай для радости и покоя, а не для дурных драм. Я сделаю всё, что возможно в тамбовских условиях, чтобы тебе тут было хорошо. Всё это возможно тогда, если ты в Москве не сошлась с кем-нибудь. Я ведь догадываюсь, что без меня там «дым коромыслом». Тем более что ты меня хронически обвиняешь в измене. Это как раз заставляет думать о тебе как нечестной жене. Ты сама вызываешь во мне такие мысли. И эти мысли стали во мне теперь трезвым убеждением, а не бешеной ревностью, как было раньше. Я не знаю, не то я замучился до окостенения, не то на сердце натерся мозоль от му´ки, – только я сильно изменился.
В прошлый мой приезд я заметил [в] тебе холодность и отчуждение. [Ты] говорила с Вал[ентиной], ее подругами, [а я] сидел один. У тебя появились [зна]комые мужчины (Кабе[250] и еще кто-то). [Тепе]рь их стало больше. Ты начала [заб]ывать[251] меня.
Два месяца прошло, как я уехал из Москвы. Незаметно, правда? Так же незаметно я становлюсь для тебя чужим и затерянным. Можешь ли ты меня вообразить? Вот я сижу, пишу, комната пуста, и кругом провинциальная тишина. Помнишь ли ты мое лицо? Я твое помню и могу дойти до ощущения твоего запаха, могу представить твои прекрасные волосы и замечательные глаза. Я бескорыстен – видишь, что говорю не комплименты, а личную правду. Ты для меня прекрасна. Комплименты сейчас ведь ни к чему: я далек и ничем не могу воспользоваться.
Я не верю в свое счастье. То [утрач.] я с отупелой тоской вывожу в [утрач.] сочинениях счастье своих героев [утрач.][252], но счастье мучительное, очень напряженное, доводящее до гибели.
Герои «Лун[ных] изыск[аний]», «Эфирн[ого] тр[акта]» и «Епиф[анских] шлюзов» – все гибнут, имея, однако, право и возможность на любовь очень высокого стиля и счастье бешеного напряжения[253].
Невольно всюду я запечатлеваю тебя и себя, внося лишь детали,[254].
Впервые: Волга, 1975. С. 166 (фрагменты).
Печатается по: Архив. С. 471–473. Публикация Н. Корниенко.
{118} М. А. Платоновой.
10 февраля 1927 г. Тамбов.
10/II.
Милая Мошка[255]!
Сейчас только возвратился из своих командировок[256] и так соскучился по тебе, что сразу сел тебе писать писулю сию.
Получила ли ты деньги с «Мол[одой] гвардии» и сколько? Если получила, то что покупаешь?
Я хочу это знать, чтобы отсюда радоваться с тобой этой маленькой материальной радостью. Главное – одень себя и Тотку как можно лучше и теплей. Всё – согласно смете, утвержденной мною.
Кабе – неустановленное лицо.
Фрагмент листа деформирован; в угловых скобках восстановлены фрагменты слов.
Фрагмент листа деформирован; утрачены слова и сочетания слов.
Автобиографический контекст образов героев-инженеров Крейцкопфа («Лунные изыскания»), Михаила Кирпичникова («Эфирный тракт») и Бертрана Перри («Епифанские шлюзы»): героям фантастических произведений отдаются авторские проекты по гидрофикации, герою исторической повести – тамбовская ситуация, в которой оказался Платонов-инженер; всем героям – гибель вдалеке от любимых и невозможность любви и семейного счастья.
Окончание письма утрачено.
Ласковое прозвище Мошка (Мошкара) встречается в стихотворном посвящении жене (см.: Архив. С. 15).
Со 2 февраля Платонов находился в командировке в Козловском и Кирсановском уездах губернии. Тональность письма позволяет предположить, что Платонов, как и обещал, на день заехал в Москву.