Инкские войны. Incas. Игорь Олен
стеной на площади были стелы – перед дворцами, ставленными на плитах, очень высоких и белоснежных, Вверх вели лестницы, узкие и широкие, без перил и с перилами, но крутые. Главный дворец – плосковерхий, с многими входами – затмевал вид прочих. Бурной и фантастической лепкою тяжелели фасады.
Вставши из ложа, двинулись мальчики, общие тазом и обнимаясь к удобству. Это был Синекровый (Тýмпальа Вечный, Тýмпальа Первый), проковылявший сквозь главный дворец и сад в сумрачный синий зал.
На тумбах – лампы. Газовой ширмой крылся помост с установленным ягуаром красного дерева. Фавориты, наложницы и наложники, кинулись к царю с чашами. Ведь, «помимо чванливости», он к тому ж «отличался дурными склонностями, изнеженностью и имел много женщин и содомитов»21.
Влезши на тронного ягуара, Тýмпальа бросил:
– Хач, великий батаб, проясни дела.
Сев на пятки, та же вещавшая прежде личность стала вопить чувствительно, дёрнув ширму:
– О! О, Владыка Циновки! О, Хун-Ахпý и Шбаланке! Плача душой, отягчаю ведь слух твой! Слов нет изречь, сколь мерзок склоняющий небо к дольнему, дух к животному. Послан нам, – Хач, вскочив, тронул пол пальцами, – ты наполнил довольством Тумпис, место богов тринадцати всех небес! Сколь золота, серебра, шкур, меха, бобов какао, маиса текут сюда, в твоё царство! И водопады сосудов, раковин, белой соли, ярких одежд из Тумписа, что велик, коль правится Вековечным, льются на Манту, Каньари, Киту, на Боготý даже к чибчам-муискам! Но – горе! – вздумали Матерь-Море иссохнуть, Месяц погаснуть… В сардину ль киту вместиться? – Хач струил слёзы. – Горе нам! Раб Великого Тумписа – Чиму – исчезла! С южных краёв, от инков, прёт-идёт войско и уж сквернит честь Тумписа. Смердам как не радеть, Сын Глубинно-Пучинистой? И решили мы, прочитавши в очах твоих, слать послов твоих в Манту и в Киту, брать в жёны птичек, маленьких рыбок, пышных красоток. Кóхиль, великий батаб, изрёк вот что: Тумпис считает прибыль, а остальной мир – траты… У тестей возьмём подмогу! Храбрые воеводы, вздевши носилки, где ты, бог, изваянный в лазурит, воссядешь, грозностью взоров твоих инков сгубят! Вот что надумав, Мыслеобильному врут батабы, имевшие получить весть Кóхиля, соглядатая у тех инков.
Хач замолчал.
Левый мальчик, поковыряв в носу (правый занят был то наматываньем, то разматываньем кос девицы на свой кулак), бросил:
– Танцы будем смотреть, мучить кого-нибудь.
– Слушать Владыку Циновки и содрогаться, что не сейчас исполнить, и удивляться силе терпения халач-виника халач-виников22! – Хач досказывал. – На плотах – завтра же! – плывут сваты. Стройные пальмы, прознав, сколь вышнее их, ничтожных, алчет, вспыхнут в любви к богу грозному! Страшно мне докучать Извечному, но взгляни на зловредных, скотоподобных рабов твоих, на сульáна!
Воины ввели голых лохматых и повалили их перед ширмой. Великий батаб вздел руки.
– Мне ль убить себя, чтоб не видеть мучений,
Культура Великого Тумписа, родственная майяской, являла антагонизм меж кучкой правителей и народом. Дворцы возвышались среди лачуг. Жречество создало календарь, превосходящий Григорианский, простолюдины же обрабатывали поля заступами. Эволюция замкнулась в оккультных науках и в сладострастии, предвещавших упадок.
Халач-виник – правитель, царь (майя).