Октавиус. Эрнест Марцелл
не шуметь, тихонько поднялся наверх, следуя за Якобом, державшим перед собой медный подсвечник с горящей свечой. Этот неимоверно пунктуальный человек пользовался особым уважением со стороны отца и сопровождал его почти во всех поездках. У меня же он вызывал лишь глухую неприязнь своим занудством и мелочной педантичностью. Дэнис так же не питал к Якобу особой любви, и частенько, в отсутствии отца, показывал ему в спину язык или корчил рожи. Однако сейчас его вид почему-то подействовал на меня успокаивающе и я в первый раз искренне пожелал ему доброй ночи. Войдя в свою комнату, я увидел висящий на вешалке мой давнишний фрак, любовно выглаженный матерью. От него словно исходило тепло ее рук. Несколько секунд я смотрел на него в задумчивости, потом отворил платяной шкаф, вытащив из него весь свой гардероб и разложив на кровати, выбрал все, что мне было нужно. После чего убрал остальное, задул свечу и лег в кровать…
Утром за завтраком отец словно бы невзначай рассказал всем историю о том, как спас Рональда Блейка. Этим он явно хотел подбодрить меня перед предстоящей встречей.
– Почему тебе бы не поехать вместе с Ричардом? – спросила мать. – Ты уже давно не виделся с Рональдом, так что, я думаю, он рад будет встрече с тобой.
– Давно ли сэр Блейк был собственной персоной у нас в гостях? – ответил отец. – Или, может, он очень часто приглашал меня к себе сам? Нет уж, пусть не думает, что я прошу его милости. Кроме того, приглашен был Ричард. Вот пусть он сам и просит его благословения…
Поднявшись в свою комнату, я стал торопливо одеваться – Блейк терпеть не мог опоздания хоть на минуту. Стоя возле зеркала, я вносил последние штрихи: теперь на мне была белоснежная рубаха с кружевным воротником, черные бриджи, плотно облегающие ноги, и черный искрящийся жилет. Я был чисто выбрит, но чуть расстегнул рубаху у ворота, придав себе вид легкой небрежности. Обулся я в невысокие ездовые сапоги с расширяющимися кверху голенищами. Теперь, когда я был приглашен самим Рональдом Блейком, идеально выутюженный, с иголочки вид смотрелся бы более чем заискивающе. Поэтому даже походку я выбрал уже не чинную, с прямой спиной, будто привязанный к палке, а легкую и непринужденную.
Я спустился на конюшню, где Рой быстро и умело оседлывал Данаю – черную как смоль лошадь, единственную (раньше их было две) оставшуюся у нас, но уже заложенную. Ее еще не забрали только по просьбе моего отца о небольшой отсрочке. Всегдашний весельчак и любитель поболтать о разных пустяках, сейчас конюх был угрюм и молчалив как никогда. Мысль о том, что ему вскоре придётся расстаться с нами, видимо была ему очень не по душе. Я так же не сказал ему ни слова, молча приняв у него узду. Накинув дорожный плащ и глубоко надвинув на глаза шляпу, я выехал за ворота в ненастный, поливающий холодным ливнем дорогу день. Через пятнадцать минут я, сильно продрогший в своей довольно легкой одежде, подскакал к воротам особняка.
– Ваше имя, сэр? – густым басом спросил из-за чугунной калитки привратник.
– Ричард О’Нилл, – ответил я с неимоверным высокомерием, гордо подбоченясь в седле.
– Сэр