Октавиус. Эрнест Марцелл
в моем доме.
Я вернулся в таверну Галлахера лишь поздним вечером, весь замерзший, с промокшими ногами и смертельно усталый. В комнате Мулан горел свет – она еще не легла спать, что было несколько странно в этот час. Я выпил стаканчик виски и почувствовал новый прилив сил.
По пути в свою комнату, проходя мимо кухни, я услышал, как меня окликнули.
– Мулан сегодня танцевала, но вас не было. Она искала вас, – сказала мне Дженни, стоя в дверном проеме. – И была очень взволнована.
С этими словами она неуклюже развернулась и спустилась по ступеням вниз, обратно к пылающим красными углями раскаленным плитам.
Приободренный этими словами, я быстренько поднялся к себе и написал записку: «Сегодня я пропустил ваше выступление, о чем неистово сожалею. Ваш Виктор». Положив записку в мешок с конфетами и выскочив в коридор, я повесил подарок на ручку двери Мулан. Постучал к ней самым настойчивым образом и неслышно вернулся к себе. Со своего места я слышал, как она отворила дверь, потом услышал короткий вскрик удивления, и дверь закрылась снова. Тихонько засмеявшись, я лег в кровать – это было именно то, на что я и рассчитывал. Завтра я увижусь с ней, и тогда… Нет, дело пошло на лад! Теперь только спокойствие – одно неверное движение может спугнуть ее начинающее появляться ко мне доверие. Во всяком случае, время у меня еще есть и торопиться нельзя.
Однако на следующее же утро меня ждал потрясающий сюрприз. На полу моей комнаты лежало несколько шиллингов, в сумме составлявших целую гинею – то есть ровно столько, сколько я потратил вчера. Рядом с ними лежала записка, написанная четким женским почерком, в котором я без труда узнал руку Мулан: «Сэр Виктор! Большое спасибо за вчерашнее угощение! Вы долго их искали специально для меня – я не знаю, как вас благодарить за вашу доброту и щедрость! Эти конфеты просто великолепны! Но они очень дорогие, прошу вас, сэр Виктор, не тратьтесь более на такие подарки!»
Без сомнения, рано утром, пока я спал, она просунула это все под дверь моей комнаты.
Я криво усмехнулся – девчонка явно была не такой глупой, как казалась. Ждать мне пришлось недолго, и вскоре я услышал, как отворилась дверь Мулан и та вышла в коридор. Я примерно уже знал, что она скоро должна вернуться, поэтому неторопливо вышел и замер в ожидании. Все должно было выглядеть так, как будто я совершенно случайно наткнулся на нее в коридоре. Она появилась как всегда неслышно, и я двинулся ей навстречу с таким расчетом, чтобы ей поздно было отступить назад. При виде меня она потупилась, но я встал прямо перед ней и со слезами в голосе произнес:
– Мулан! Под вашей внешностью скрывается лед! У вас черствая душа! Вы злой, вы бессердечный человек! Как вы могли так поступить! Я остался сиротой, и никто, никто…
История о ранней утрате родителей, торопливо и горячо рассказанная мной, могла бы заставить прослезиться и Генриха Восьмого вместе с Кровавой Мэри, но китаянка долго молчала, а когда я закончил, вскинула на меня взгляд. Тут у меня затряслись