Лилия Белая. Эпический роман. Лариса Малмыгина

      Прошло две недели. Мороз заботливо поил и кормил девушку, менял на ней промокшее насквозь белье, мыл почти обнаженное тело сгоравшей от стыда пациентки и говорил, говорил ей ласковые, ободряющие слова. Изредка он мимоходом касался чисто выбритой головы Уленьки, а потом, словно обжегшись, отдергивал трепещущие от неизвестных ей чувств пальцы и немедленно покрывался полыхающим румянцем, словно малое, нашалившее исподтишка дитя.

      А однажды Ульяна почувствовала, что совсем здорова. Слабость, охватывающая до сих пор ее юное тело, отодвинулась на приличное расстояние, уступив место неожиданному приливу сил.

      Герман сидел рядом и что-то писал. Уля взглянула на старый, пожелтевший от времени, листок бумаги, на котором красовались отчетливые ровные буквы, и неожиданно вспомнила церковно-приходскую школу, в которой ее так кстати обучили грамоте.

      – Проснулась? – встрепенулся юноша и отложил обломок растрескавшегося карандаша в сторону. – Я вот строчу сейчас письмецо батюшке, что скоро мы приедем к нему в гости. Родители обязательно полюбят тебя, Лилия.

      – Лилия? – удивилась Уленька и тотчас с радостью осознала, что теперь-то уж никогда не будет одна.

      – Лилия Белая, – пристально вглядываясь в ее счастливые голубые очи, повторил чудные слова Герман. – Я теперь, душа- девица, на тебе готов жениться. Видела ли ты когда-нибудь себя со стороны, милая? Свое белое, как снег, тело, драгоценные платиновые волосы, похожий на волшебный аленький цветочек рот?

      – Платиновые? А были пшеничные, – погружаясь с головой в его приводящие в смятение речи, изумилась Уля, и что-то горячее поднялось из руин надорванной души, чтобы поглотить ее, сиротинушку, без остатка. И это что-то не было той самой ужасной болезнью, которая, как ни странно, стала причиной ее приближающегося неспешно счастья.

      – Платина – белый драгоценный металл, он гораздо дороже золота, – пояснил между тем парень и нежно поцеловал тонкие, дрожащие от волнения, пальчики подаренной фривольной фортуной возлюбленной.

      Время остановилось. Только пылающий от страсти рот с жадностью впивался в трепещущее тело девушки, стараясь напоить его силой, присущей внезапно свалившейся с непредсказуемых небес чистой, но безрассудной любви.

      – Хочешь молока? – вскакивая с кровати, невнятно пробормотал Мороз и, пряча от Уленьки пристыженный взгляд, метнулся к печи, чтобы принести оттуда крынку с топленым желтым содержимым.

      – Хочу, – пламенея от необъяснимого поступка юноши, прошептала девушка и с удивлением осознала, что страстно и страшно хотела того, что могло между ними произойти. Но почему-то не произошло. И кто тому виной? Она, Уля, ее неумение, стыдливость или….

      – Пей, – по-прежнему отворачиваясь в сторону,