Книга о прошлом. Ирина Ринц
Ты бы ещё сказал, что христиане для оздоровления организма постятся… – Он прикуривает и задумчиво гоняет по столу зажигалку. – У меня такое ощущение, – вздыхает он, наконец, – Что мне чего-то не хватает – волшебного слова, ключа… Я стою, скажем, перед иконой и знаю, что она должна быть живой, отвечать мне. А она – не отвечает. Хоть головой об стенку бейся. Ну, как тебе ещё объяснить! – почти с отчаянием восклицает он, видя искреннее недоумение на лице Покровского. – Я чувствую, что где-то там – за стенкой – другая жизнь, другая реальность. А входа туда нет – никак не доцарапаешься…
Покровский глядит виновато, ему неловко. Он слышит это уже не в первый раз, но – не понимает. И чем помочь – не знает. Радзинский устало машет в его сторону рукой, подталкивает к нему потрёпанную рукопись:
– Иди-ка ты домой, эскулап. Обогащай науку о человеческом теле…
Тоска, снедающая Радзинского изнутри, становится почти невыносимой. Бокал вина ведь не повредит? И даже два бокала вина, выпитых в одиночестве под тягучие восточные мелодии с подаренной Рафиком пластинки…
Глава вторая. «Москвич», судьба и мокрые ботинки
Лихо рассекая зеркальную гладь безбрежных мартовских луж, Радзинский мчался на своём «Москвиче» как ветер. Но не потому, что куда-то опаздывал, нет – просто наслаждался ощущением праздника, которое источала ликующая вокруг природа. К тому же нагрудный карман его кожаной куртки приятно согревал листочек с номером телефона – номерок принадлежал очарованной утром на кафедре симпатичной рыженькой аспирантке, которая так мило заливалась жарким румянцем по любому поводу.
Сворачивая во двор, Радзинский и не подумал сбросить скорость. Талая вода сверкающей стеклянной стеной взметнулась вверх – к невероятно яркому голубому небу – и обрушилась на тротуар, окатывая с головы до ног ни в чём не повинного прохожего, которого – честное слово! – не было там секунду назад. Разве что из-за фонарного столба выскочил…
Радзинский чертыхнулся и резко сдал назад. Бросил на сиденье солнечные очки, поспешно выпрыгнул из автомобиля, немедленно погружаясь в воду чуть ли не по колено.
– Простите, ради Бога! – выбираясь на тротуар, умоляюще пророкотал он своим чувственным баритоном, и сделал широкий шаг к растерянному парню, с чьих светлых волос – вот ужас-то! – капала вода. И осёкся: нет, не от того, что жертва его лихачества так лучезарно улыбалась ему во все свои тридцать два белоснежных зуба. Просто такого слепящего радужного сияния, которое светлым искрящимся облаком окружало силуэт этого человека, Радзинский не видел ещё никогда.
Сердце сразу забилось часто-часто. Мир сделался резче, ярче. Дыхание вдруг перехватило от сладкого предвкушения чуда.
– Ничего страшного, – мягко заверил его между тем молодой человек, стряхивая воду с пальцев. – Пустяки… – Красиво очерченные губы сложились в приветливую улыбку.
Радзинский усилием воли