Фигурка моржовой кости. Рассказы, короткие истории, эссе. Виталий Бурик
улицам, узнавая и не узнавая всё одновременно. Лето, жара, пыль, мухи… Квас на углу… И вдруг!…
– Майка! Да неужели? Я-то думал, ты давно уже уехала отсюда! Где ты? Как? Что делаешь? Вот так встреча!
– Да я здесь же. Всё по старому. Работаю, оформляю витрины. Да ты в гости
заходи! Как здорово, что я тебя встретила! Обязательно заходи! —
чиркает на клочке бумаги адрес.
– Зайду, конечно же зайду!
Как по сердцу резануло – сквозь все новомодные романы, стихи и песни,
пижонский эпатаж и хиплянско-андеграундный прикид, сквозь всю образованность и полезные навыки общения… Хоть плачь…
И вот, уже на следующий день, я перед её дверью. Дверь неказистая, причем обшивка основательно изрезана ножом, кое—где видны черные проплешины горелой ткани и дерева.
Звоню. Открывает дверь. Глаза сияют.
– Пришел! А я боялась, вдруг дом перепутаешь, или еще что нибудь… Ты проходи на кухню, вот чаёк с вареньем, сейчас музыку поставлю интересную…
Знакомит со своим сводным братом.
– Да мы знакомы. В детстве как-то вместе в пионерском лагере были.
Осматриваюсь. Бесприютность незамысловатого быта. Аскетизм небогатой российской семьи. Книги хорошие. Тюбики и баночки с красками кругом. Мольберт.
Брат ставит кассету с записью какой-то неизвестной группы. Из магнитофона, с сильными шумами, раздаются звуки песни на русском языке. Что-то похожее на хард-рок, с наивным текстом, и музыкой, прямой, как звонок будильника. Брат утверждает, что это самая новая, самая запрещенная, самая перспективная и вдохновенная рок-группа. Что ж, может быть, и так.
За чаем ткется разговор. Обо всем. Перепрыгивая с темы на тему, будто бы не
успеем наговориться. Майка показывает свои рисунки, стихи. Она, оказывается, давно и хорошо пишет. В разных газетах печаталась и в каком-то журнале. А разговоры всё больше «за жизнь».
– Что с дверью?
– Да так, ломились разные… хулиганы.
– Да зачем? У вас и взять-то нечего
– Ну, мало ли негодяев бывает…
Затем Майка читает стихи.
Сердце всё теснит, теснит, это тебе не заоблачные дали, это всё здесь, рядом. Эх, Майка, Майка! Да что же это, как же это? Я где-то далеко, за тридевять земель, даже сейчас – за тридевять земель. Вот послушаю, посмотрю на тебя, сам что-нибудь скажу и уйду. И пойду своей дорогой дальше. Это не Любовь, говорю я себе, это не Любовь…
В то лето мы виделись ещё несколько раз. Ходили в парк. Катались на каруселях и детских автогонках. Ходили вчетвером – я, Майка, брат Майки и его девушка Ира.
Потом я бежал. Последней каплей были несколько слов, случайно-непрошенно сказанных Ирой. Мы шли вдоль берега реки и подбирали красивые камешки. Ирина и Майкин брат оживленно болтали о чем-то. Мы с Майкой шли молча, держась за руки, то глядя на неторопливые воды реки, то высматривая красивые камни под ногами, то просто переглядываясь.
– Эй,