Московский лабиринт. Олег Кулагин
живого места нет: через прорехи в изодранной одежде – страшные открытые раны, ожоги…
Этого несчастного бросили сюда, чтобы сделать меня посговорчивей.
Я прикусил губу в бессильной ненависти. Вряд ли сам Фатеев такой инициативный. Небось, прямое указание вежливого американского шефа. Подонки!
Что я могу сделать для этого бедняги? Ничего. И целую ночь он будет корчиться в агонии рядом со мной. Назидательный урок для девчонки.
– Вы… Вы слышите меня? – тихонько спросила, еще ниже склоняясь над незнакомцем. И вдруг показалось: он улыбнулся. А потом поняла – не показалось. Я испуганно отпрянула.
Они посадили ко мне сумасшедшего.
Незнакомец повернул голову. Обнаружилось, что взгляд, направленный на меня, вполне осмыслен.
– Здравствуй.
– Привет, – машинально отозвалась я. Как будто мы не в камере, а на лавочке, в парке. Чуть было не спросила: «Как себя чувствуешь?» И мелькнула мысль – а если все эти раны сплошная бутафория? И незнакомец – обычная «наседка» Фатеева?
– Не надо бояться, – прошептал он.
Нет, на «наседку» не похож. Какой странный взгляд…
– Тебе больно? – не выдержала я.
– Да, – чуть кивнул, – Сломанная рука… Пара рёбер… Ожоги, резаные раны… Внутренние повреждения…
Голос был спокойный.
Я взглянула на его запёкшиеся, треснутые губы:
– Принести воды?
– Спасибо… Не повредит.
Никакой посуды, естественно, не было. Стащила с себя куртку и подставила под струю. Торопливо донесла до раненого. Он успел сделать несколько глотков, прежде чем вода просочилась на пол.
– Спасибо, – опять поблагодарил, – Теперь будет легче.
– Как тебя звать?
– Николай.
Сколько ему лет? Трудно определить возраст, когда лицо – сплошные ссадины и синяки.
– Здорово ты их разозлил…
– Пожалуй, – согласился Николай, – И сказал-то – пустяк… Объяснил Фатееву, кто он такой.
– Похоже, ему было неприятно, – качнула я головой, не зная плакать или смеяться.
– Кто-то же должен сказать ему…
– Ты серьезно?
– Всякий человек имеет право на истину о себе.
– А если, этот… давно не человек?
– И это тоже истина.
Надо же, какой блаженный.
– Стоит ли за такое умирать?
– Всякая правда не даётся легко. Только ложь – ничего стоит, – изуродованное его лицо снова осветилось улыбкой. Доброй и бесхитростной.
Удивительное безумие…
– Ты слишком рано хочешь уйти, – вдруг произнёс, не спуская с меня пристальных зрачков.
Я напряглась. Если здесь есть видеокамера, микрофон тоже должен быть.
– Они ничего не услышат, – успокоил Николай, – И не увидят. Ничего, кроме того, что им положено слышать и видеть.
Ну да. Всё начинает проясняться. Похоже, Алан считает меня дурочкой, если думает, что я куплюсь на такую чепуху.
– Сомневаешься, – понимающе