Крепость сомнения. Антон Уткин
лет и несколько стерилизованные пряными ароматами Малой Азии.
За два года до этого спорного, словно нейтральная полоса, рубежа, похожего на куцую олимпийскую эмблему, в самых последних числах августа к одному из пансионатов, намертво вцепившихся в крутой склон, бесшумно подкатила новая дорогая машина. Двое молодых людей, составлявших ее экипаж, не спеша окунулись в неподвижный полуденный воздух и, с интересом повертев головами, спросили номер дня на четыре, с видом на море. Горничная, шедшая показывать номер с ключом в руке, прислушивалась к их выговору.
– Что ж вы так акаете-то, а? Вы откуда, ребята?
– Из Москвы, – сообщил один.
– Да слышно. – Она горько вздохнула.
– Вы меня извините, конечно, – произнесла она ни с того ни с сего, – но вообще-то москвичи – не ахти народец.
Такое приветствие заставило приятелей приостановиться и переглянуться, впрочем, довольно беззлобно и даже весело.
– Вы правы, – отозвался один из них через несколько секунд. – Мы им обязательно передадим.
Первым делом сдвинули бордовую бархатную портьеру, и солнце вломилось внутрь и негодующе уперлось в стены, покрытые выцветшими обоями с рисунком до такой степени бесхитростным, что, право, эти тринадцать букв в этом случае теряют силу своего определения.
– Ничего, жить можно, – решил тот, что был повыше, – и даже… – он не договорил и подошел к распахнутой балконной двери.
– Смотри, опять она идет, эта… с ребеночком. – Он на секунду задумался, как назвать ту, которую он увидел. – Посмотри. – Но когда его товарищ приблизился к балкону, оставшаяся безымянной скрылась под непроницаемым навесом акаций.
Переодевшись, молодые люди вышли на улицу и стали не спеша спускаться к пляжу. Между кипарисов то здесь то там ярко-синими жирными кусками проглядывало море. Лестница, перебиваемая пролетами, зигзагом соскакивала вниз; и вот уже открылся ничем не омрачаемый вид, и тучное разноцветное полотно воды распахнулось широко и спокойно.
По берегу торопливо сновал грудастый бульдог, пофыркивая, отскакивал от волн, словно боялся обжечься, и время от времени принимался лаять на хозяина, торчавшего из воды по пояс и строго грозившего питомцу мокрым пальцем. В некотором удалении от бульдога девочка лет четырех складывала из камушков домик. Пляж, стиснутый гигантскими обломками скал, был немноголюден: несколько распластанных на бетоне тел, да еще из сочащейся светом воды выглядывала мокрая мужская голова – прямо напротив играющей девочки.
Один из приятелей притащил из-под навеса два топчана и долго их устраивал, примериваясь к солнцу. Его товарищ устроился чуть в стороне, довольно безразлично наблюдая за его действиями. Недалеко от них женщина, лежа на животе, увлеченно читала книгу. Судя по ее загару и – косвенно – по толщине прочитанного, она не первый день предавалась приятному лежанию на солнце. Поставив наконец топчаны наилучшим образом, он было улегся, но увидел