Панихида по Бездне. Гавриил Данов
вновь сходится на рваный хохот. Продолжая изливаться, он смотрит на Глорию. Она недвижима, но не так, как должно. Так, будто ей больно держать ступор. Томас не чувствует её жизнь и в ту же секунду, прервав смех, пугается. Он хватает её обеими руками и поднимает вверх. Сквозь тонкую кожу он чувствует, как едва бьётся сердце. Лишь дальним эхом доходит до пальцев Томаса.
– Господи… – изломанным голосом проскрипел Томас.
Он распахивает куртку и выпускает шквал, казалось, багрового пара с металлическим запахом. Томас подносит Глорию к груди, как к самому тёплому месту, и скоро запахивает её сверху. Придерживает её рукой, сильно вжимая себе в сердце, стараясь отогреть заиндевелое тельце багряными потоками, теперь уже заметно более редкими.
Томас, застывший взглядом на незримом горизонте, рыскает рукой по поддону. Он вспомнил про склянку. Ту самую, что в подарок досталась ему от всячески хулимого им Артура. Нащупав дрожащей рукой околевшую и постепенно покрывающуюся льдом сумку, он скоро хватается за собачку. Под звуки хруста и надлома Томас кое-как расстёгивает молнию. Пошарив рукой, он вынимает склянку с такой яркой, что кажется горящей, жидкостью. Незамедлительно открыв её зубами, Томас выплёвывает крышку куда-то далеко в воду. Он опрокидывает бутыль и, вылив в себя треть, останавливается.
По всему телу пробежала тёплая волна. Она в мгновение согрела кончики пальцев, вернув им покалывающую чувствительность. Томас отпил ещё несколько глотков, после чего, слегка раскрыв сверху куртку и оголив голову Глории, прислонил к её рту горлышко бутылки и влил несколько капель внутрь. Кошка широко раскрыла глаза. В недовольстве она чуть покрутила головой, но, почувствовав, видимо, то же самое тепло в конечностях, приободрилась. Её полудрёма сменилась привычными эпизодами ступора. Жалко, что, как и с Томасом, чудесное свойство мёда продлилось недолго.
Конечно, апабский мёд неплохо сказался на поверженном холодом теле Томаса, но от обморожения он его не спас. Безумный холод всё так же довлел над ним и после осушения фляжки с солнечным нектаром. Меж тем опьянение быстро вышло на свет и ударило по ощущениям. Голову склонило назад. Томас прислонился ей к металлическим перекладинам буя и неозвученной мыслью спросил сам у себя, не оставит ли на железе свою вмёрзшую плоть.
Так Томас миновал минуты, а за ними и часы. Оставленный в холодном забытьи своим же собственным разумом. С откинутой, казалось, не на металл, но на мягкую перину головой. Томас слышит шум, что так размеренно вползает в его внимание. Этот шум покрывает тело, освобождая его от власти над самим собой. Смыкает его глаза, замедляет ритм дыхания. Дарит Томасу то, чего он так сильно хочет. Спокойствие. То самое, от чего недавно бежал. Противясь чему, он угодил в клоаку. Томас выдыхает кристальный пар и опускается в сладчайший сон.
Из сна его вытягивает свет. Через закрытые веки он проникает в глаза и даёт знать о своём