Опальные. Василий Авенариус
их летось в городе, когда ездил туда с дедкой.
– Ну, так вот что: я буду трубить, Илюша поиграет на тулумбазе, а ты выделывай какие знаешь штуки.
И вот палата огласилась нестройными звуками охотничьего рога и бубна, звучавшего, впрочем, под ударами плетки скорее вроде барабана; Кирюшка же важно зашагал взад и вперед, выделывая мечом и бердышом свои воинские штуки.
Так ни один из них не заметил, как на пороге молельни выросла грозная фигура боярина Ильи Юрьевича. Только когда грянул его громовой голос: «Что за содом такой!», все трое разом оглянулись. Сумрачное лицо боярина горело огнем, а тучное тело так и колыхалось от едва сдерживаемого гнева. Совершенный контраст представляла выглядывавшая сзади рожица боярского приятеля Пыхача с расплывшейся лукавой улыбкой: присяжного потешника, видимо, забавляло замешательство трех проказников, застигнутых врасплох.
На пороге молельни выросла грозная фигура боярина Ильи Юрьевича
Юрий и Илюша так и застыли на месте. Кирюшка же, уронив с перепугу на пол бердыш и меч, заметался по палате, как угорелый, и вдруг исчез в углублении стены, где хранились принадлежности охоты.
– Куда? Куда? – закричал боярин, стуча тростью по полу. – Назад!
Но притаившийся за пролетом парень счел за лучшее не подавать пока и голоса.
– Знает кошка, чье мясо съела! – заметил Пыхач, протискиваясь вперед.
– Пропусти-ка меня к нему, батя.
– Да мне бы только броню снять… – откликнулся тут плаксиво Кирюшка.
– Заговаривай, брат, зубы!
И, отыскав его за пролетом, Пыхач вытащил его оттуда за шиворот.
– Ползи, червяк, и бей челом!
Пополз «червяк» на коленях к боярину и стукнулся лбом об пол.
– Прости меня, о сударь боярин! Стоит ли тебе о всякого червяка марать твою боярскую трость?
Илье Юрьевичу, в самом деле, как будто не хотелось осквернять трость, и он с гадливостью пнул только сапогом в голову кающегося грешника.
– Пошел вон!
Тот не дал повторить себе приказа и юркнул в дверь.
– А ты, Спиридоныч, – продолжал Илья Юрьевич, – ступай-ка, скажи Кондратычу, чтобы хорошенько проучил внука батожьем.
– Не премину, батя, не премину. Сам же ты тут своеручно сейчас учить своих юнцов будешь? Дело хорошее, хорошее дело. Ну-ка, малые, изготовьтесь!
– Будет тебе язык чесать! – буркнул на шутника боярин. – Уходи!
– Без свидетелей, знамо, повадней. Только трость-то свою все лучше в угол поставь, неравно либо ее, либо их повредишь. Три раза прости – в четвертый прихворости.
– Ладно, старый болтун, говорят тебе! Терпение патрона, очевидно, готово было лопнуть.
Мигнув украдкой мальчикам, чтобы не падали духом, Пыхач также выскользнул вон.
Притворив за ним дверь, Илья Юрьевич обратился теперь к сыновьям.
– Подойдите-ка оба ближе.
Илюша подошел первым, Юрий сделал два шага и остановился.
– А ты-то что же? – спросил его отец, постукивая палкой, но,