На Париж. Василий Авенариус
Батюшка ваш обещал быть.
– Так и я с ним буду.
Пирог матушка испекла на славу. Все похваливали; а кто и от второго куска не отказался. Пирог, как полагается, чаем запили; за чаем разговорились.
– Так дело, значит, решенное, – говорит Аристарх Петрович: – наши войска границу переходят?
– Первого числа должны были быть уже за Неманом, – говорит на это Шмелев.
А о. Матвей со вздохом:
– Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его! Мало крови еще на родной нашей ниве пролито; надо, вишь, и чужие обагрить!
– Простите, батюшка: это все равно, что кровопускание тяжкобольному: вовремя не пустить ему крови, так не выживет.
– Да кто, по-твоему, сын мой, тот тяжкобольной? Что-то в толк не возьму.
– А как же, весь Запад Европы. Под игом ненавистного завоевателя все народы там стоном стонут. На престолы Италии, Испании, Вестфалии свою родню он понасажал, и слушаются они его слепо во всем, как Великого Могола. Швейцарский союз дань платить себе заставил. Из немецких монархов один лишь тесть его, император австрийский, не подпал под его тяжелую руку и обеспечил себя дружеским договором. Прусский король еще кое-как выворачивается, но с опаской и оглядкой. Остальные же германские короли и герцоги перед злодеем пикнуть не смеют; что прикажет, то и делают.
Тут и я смелость взял, от себя добавил:
– Ведь и к нам, в Россию в прошлую кампанию сколько этих саксонцев и баварцев, виртембержцев и баденцев нагнал! И все-то почти, по его милости, костьми у нас полегли.
– Все это так, – говорит Аристарх Петрович. – Но из всего полумиллионного полчища Наполеонова через Березину сколько уплелось? Едва ли десятая часть, да и та в самом жалком виде. Чего же еще?
– Извините, Аристарх Петрович! – загорячился Шмелев. – Кровожадного дикого зверя до конца добивают. А Наполеон далеко не добит. Крепости от Варшавы до Рейна еще в его руках; пасынок его, вице-король итальянский, весь остаток «великой армии» собирает в Позене: сам он вызывает из Франции свои запасные войска, ускоренно набирает новых рекрутов; а союзники его, австрийцы, под начальством князя Шварценберга, его же креатуры, целым корпусом двинулись к нашей границе. На кого же они, скажите, ополчаются?
– Ну, к нам-то, в Россию, вряд ли опять сунутся, – возразил Аристарх Петрович, – чересчур обожглись. А видит он, что обаяние его на другие народы прошло…
– И хочет наложить на них прежний гнет? Неужели же нам, русским, спокойно это снести? У соседа горит, а мы будем смотреть, сложа руки: наша хата с краю? Нет, уж извините, этому не бывать!
Тут и юнкер Сагайдачный свое слово ввернул:
– Из Наполеоновых лавров, пока не совсем увяли, хоть листочек себе тоже урвем.
– Ох, молодость, молодость! – говорит о. Матвей. – Вас, юношей, за пыл ваш не осуждаю; ристалище отличий и мужей степенных соблазняет. Но светлейшему князю Кутузову, преславному фельдмаршалу всероссийскому, признаться, дивлюсь: ведь одной ногой в гробу уж стоит, а туда же!
– Сам-то Кутузов, пожалуй, и раздумал бы еще воевать, – говорит Шмелев. – Приятель его, государственный секретарь Шишков убеждал его, что Россия