Наследник Тавриды. Ольга Елисеева
кибитки, телеги, палатки и цветные шатры. Беженцы из Греции, Молдавии и Валахии запрудили Бессарабию шумной, многоводной рекой. Они галдели, требовали еды, места для житья, защиты от турок. Несчастный наместник Инзов не знал, что с ними делать.
Сабанеев велел править к дому генерал-губернатора.
– Ну, Иван Никитич, у тебя прямо вавилонское столпотворение! – заявил гость, всходя на крыльцо. – Мне в Тирасполе, благодарение Богу, такое пока не снилось.
– Да уж, есть за что Господа славить! – Инзов обнял товарища. – Никогда не думал, что на старости лет попаду в переплет. Черт их разбери, откуда столько понаехало на мою голову!
Хозяин кликнул экономке, чтобы подавала обед, да велел звать из-под ареста «куконаша Пушку», который сидел без сапог. Он, вишь ты, ездил на днях верхом по городу, увидел в одном окошке прелестный девичий профиль и с криком:
– Ба, ба, ба!!! – направил коня на ступени дома.
Девица, не донеся ложку до рта, упала в обморок. Родители подали жалобу. Инзов запер ссыльного дома, отобрав у него обувь.
Нынче около полудня старик навестил арестанта. Поэт сидел на кровати в чем мать родила – жара стояла прямо-таки абиссинская – и пером отстукивал ритм по одеялу. Поняв, что не вовремя, генерал хотел ретироваться, но Пушкин вскочил и за руку утянул его в комнату.
– Это все пустое! – воскликнул он. – Ничего в голову нейдет. Как вы поживаете, Иван Никитич?
– Да вот-с, – Инзов закашлялся. – Хотел-с поговорить с вами об испанской конституции. Думал немного развлечь.
Глаза поэта зажглись.
– Что тут говорить, ваше высокопревосходительство! Любопытно посмотреть, как в наших журналах опубликуют ее текст!
Наместник засмеялся и присел на край кровати. Право слово, мальчишка забавный. И что не скажет, то в самое яблочко!
– Раньше монархи воевали друг с другом, – продолжал Пушкин. – А теперь со своими народами. Нетрудно догадаться, кто победит. Что слышно про восставших греков?
– Ничего утешительного, – вздохнул Инзов. – У переправы через Прут был бой. Возле местечка Скуляны на неглубоком месте скопились телеги и народу несколько тысяч. Этэристы[1] побросали оружие и кинулись скрываться от турок в толпу. Те стали жарить по беженцам. Народ попрыгал в воду и вплавь до здешнего берега. Тут их прикрыл огонь наших батарей.
– Стыдно должно быть грекам. – Пушкин покусал кончик пера. – Как они мне огадили своей трусостью!
– Пойдемте обедать, – поманил арестанта Инзов. – Ко мне сейчас друг приедет, генерал Сабанеев. Только вы при нем, того, не надо о политике…
– Да я и тут посижу, – пожал плечами поэт.
– Нет, нет, это неловко. Что вы, как в темнице.
Вняв увещеваниям старика, Пушкин явился за столом, был представлен Сабанееву, и, исполняя обещание, сидел как в рот воды набрав. После пары рюмок лафиту генералы совсем забыли о нем и пустились в разговоры. А их шаловливый сотрапезник обмакнул вилку в соус и ну чертить на скатерти профили обоих. У Инзова нос картошкой
В апреле 1820 г. генерал-майор русской службы грек Александр Ипсиланти стал руководителем греческой освободительной организации «Филики этэрия» («Дружеское общество»). В марте 1821 года во главе повстанцев «Священного батальона» он перешел реку Прут, рассчитывая пройти через Молдавию, Валахию и Болгарию в Грецию, где началось вооруженное восстание против турок. Его отряды были разбиты османскими регулярными частями.