Наследник Тавриды. Ольга Елисеева
нрава помогала ему относиться к неприятностям с чисто французской легкостью.
– Вы напрасно так встревожились, господа. Недостаток средств – та ловушка, в которую наместник сам себя загонит. Он амбициозен и горд. Не спросясь совета, решил долбить местный камень. А известняк что? Труха. Если им мостить улицы, через год под ногами останется одна пыль. Казенные же деньги будут потрачены. Вот вам и повод для донесения в Петербург. – Ланжерон поклонился в сторону Витта. – Мы бы ему сказали об опасности. Но он не спрашивает! То же и скважины. На достаточную глубину их пока увести нельзя. Какое-то время будет вода, а потом пойдет грязь. И опять казенные миллионы на ветер.
– Что же вы предлагаете? – буркнул Гурьев. – Ждать? Пока в Петербурге почешутся его снимать, он натурально доберется до наших дел. А контрабанда…
– В том-то и прелесть! – всплеснул руками Ланжерон, поражаясь непонятливости гостей. – Контрабанда дает верный доход. Ему не покрыть растрат казенных денег, не вступив в нашу невинную негоцию. Да и сама эта отрасль должна его заинтересовать. Сейчас он богат, а будет еще богаче. Ему надобно намекнуть. Ведь пресечение подзаконного товарооборота с Турцией лишит работы тысячи местных бедолаг. Он же не захочет, чтобы люди голодали.
– Говорю вам, он создает рабочие места, как фокусник! – рассердился Гурьев. – Одно мощение улиц. А дороги? А скважины? Скоро на всем побережье не останется свободных рук.
– Вы не знаете самого главного. – Феликс де Рибас снисходительно улыбнулся, глядя на собеседников. – Он приходил ко мне говорить о создании пароходства. Прямое сообщение с Константинополем. Конечно, на паях состоятельные граждане такое бы потянули. Миллионы поплывут по воде без всякой контрабанды. Я сказал, что все это еще незрело. Что надобно обмозговать. Но, господа, если его сиятельство снизойдет до беседы с греческими и еврейскими купцами, они вцепятся в идею. И мы окажемся в хвосте очереди акционеров. Не знаю, как вы, а я крепко подумаю над приглашением. Боюсь опоздать.
Его слова произвели неприятное впечатление. Открытое пароходство, пусть и с выплатой казне приличного куша, грозило свести коммерческий интерес контрабанды на нет.
– Я напишу отцу, – проронил сквозь зубы Гурьев. – И постараюсь сделать так, чтобы разрешение на эту авантюру не было дано.
– Черт! Но откуда у него такая хватка? – не сдержался де Рибас. – Ведь ничего же не понимает, а чует, где деньги ж.
Кишинев.
– Я убежден, что перстни найдутся, надо только хорошенько поспрашивать у евреев. – Поэт ни в чем не видел препятствий.
– Они, может, свои и не отдадут, – усомнился Алексеев. – Есть скупщики старья и краденых вещей. Вот хотя бы ведьма Полихрони, мать Калипсо.
– Едем к ней! – Пушкин был всякую минуту готов пуститься в предприятие. – Нам нужны печатки, и чтобы гравировка была талмудическими буквами.
Накануне на заседании ложи встал вопрос о приличных всякому секретному сообществу символах.