Мутные слезы тафгаев. Петр Альшевский
для меня, – гнула свою линию Ирина, – отнюдь не родная, но моя моральная платформа предполагает…
– Все, все! Договорились!
Голова моя свежа, но в ней нету ни шиша – два раза в месяц, по субботам, они приходили на Котляковское кладбище и немногословно, по часу-полтора стояли у последнего пристанища Анны Мироновны Кучиной.
Нестерова это в тонус не вводило. У него намечался многобещающий срыв, над его головой уже сгущалось нечто краеугольное: «Идем отсюда!… тссс… идем!… давай, Игорь, говорить потише. Как колдуны. Как заговорщики»; где-то месяцев через пять они увидели у могилы госпожи Кучиной высокого мужчину в кожаной куртке и красиво выглядевшей левой стороной лица. Правая сторона его лица тоже, вероятно, была на уровне, но Игоря Нестерова не прельщало ее рассматривать: недоуменно поджавшая губы Вороновская переводила взгляд с «Князька» на него, с него на «Князька», и Нестеров ждал, задаст ли она ему закономерный вопрос – спросил ли его? возьмется самостоятельно что-нибудь предположить? сделает вид, что ничего не происходит?
Ирина спросила.
– И кто он такой? – кивая на кожаную куртку, поинтересовалась она.
– Он… кто же он… мне ли не знать… Он, Ира, мой брат. По матери – у него другая фамилия, другой имидж, другие приоритеты в жизни… Мне трудно о нем говорить.
– Из-за него или из-за себя?
– Трудно сказать, – пробормотал Нестеров. – И сказать трудно и говорить не легче. Потому что он мне брат, но как бы и никто. Всегда получавший от женщин тоже самое, что и я до встречи с тобой – секс, скуку, скандалы… я никак не могу найти, что бы объединило нас с ним помимо всего этого: ищу, прямо при тебе ищу, но найти не в состоянии. По моей ли вине, по вине ли кого-то передо мной… Не берусь быть уверенным.
– Я тебя понимаю, – сказала Ирина.
– Благодарю…
– Не за что, – кивнула она. – Но к нему я все же подойду.
– Постой…
– Нет, я подойду.
Игорь «Князек» Нестеров не приветствует ее порыва: его глаза собираются на переносице, кулаки сжимаются и разжимаются; интонация задаваемого им вопроса отнюдь не вкрадчивая.
– Зачем ты к нему подойдешь?! – злобно прошипел «Князек». – Одного меня тебе мало?!
– Не повышай голос на кладбище, – строго сказала Ирина. – Ты этим никого, наверное, не разбудишь, но мне, Игорь, неприятно. А к нему я подойду не из-за того, что мне противно стоять рядом с тобой – просто выкажу уважение.
– Да он не достоин никакого уважения… он же… ты его не знаешь – он только чудом не сел за растление малолетних, он…
– За растление малолетних? – удивилась Ира.
– И каких малолетних! Я не хотел тебе говорить, но он едва не получил срок за растление малолетних животных.
Он сказал ей это глаза в глаза; сероватые глаза Нестерова шаг за шагом расходятся от переносицы, ее доподлинно блестят – никаких ассоциаций с досужей монашкой, с усмешкой