Святая Грусть. Николай Гайдук
лаврушечки не маловато?
В самый раз. Одна только беда.
Поварское лицо, чуть было порозовевшее, снова стало краску терять.
Какая беда? – Он истошно икнул. – Неужели пересмолил? То есть я хотел сказать – пересолил.
Ты не прикидывайся, Поварешкин. Ты зачем ему копыта дёгтем вымазал? Видишь следы на полу? Твоя работа? Сознавайся… Что ты снова пузыри пускаешь?.. Вымазал копыта дёгтем поросёнку и пустил гулять по царскому дворцу. А теперь стоит, пускает пузыри.
Поварешкин обомлел. Широкая спина к стене прижалась. Коленки затряслись… Он поехал спиной по стене… И вдруг замер, напоминая бабочку, иголками пришпиленную к парчовой поверхности.
Неподалеку от раскрытого окна прошагали два царских мастера, деловито беседуя о досках для гроба, предназначенного разбойнику, томящемуся в темнице, дожидающемуся палача. За окошком слышалась капель. Точно гвоздочки кто-то в гробовую крышку заколачивал…
Ресницы у повара часто-часто запорхали. В животе заурчало так сильно, будто кишка перерывалась пополам. Обескровленные губы исковеркала болезненная улыбочка. Выпрямляя коленки, повар хотел хохотнуть. Шутка, мол, понимаем; кто же будет поросёнку дёгтем мазать копыта и на прогулку отправлять по царевым палатам.
Но вместо хохотка у Сыто Поварешкина получился диковатый хрюкающий звук.
В дальнем пустом углу – эхо, не эхо ли? – звук повторился, только очень громко, внятно. Как будто настоящий поросёнок там откликнулся.
И Поварешкина опять залихорадило. Жирные уши заплясали на плечах.
Арестуйте! – попросил он, прижимая руки к сердцу. – Умоляю! Охра…
Арестуем, конечно. Поймаем и заарестуем. Ему недолго хрюкать. Я человек суровый, но справедливый. И не позволю…
– Нет, – перебил Поварешкин. – Меня арестуйте! Меня!
– Зачем? Не вижу надобности.
Повар заплакал. Черносливовые глаза потонули в солёном соусе.
– Арестуйте! Посадите под замок! Мне страшно!
Охран Охранович по-отечески обнял его.
Ну что ты, как ребенок, ей-богу. У страха глаза веники, а ты прижмурь один глазок, прижмурь, и страх поубавится наполовину. Ступай на кухню. Скоро завтрак подавать.
Не пойду! – Сыто Поварёшкин зарыдал. – Боюсь. Чертовщина какая-то во дворце завелась.
Успокойся, подотри под носом и скажи, где может быть сейчас Бедняжка Доедала?
Всю ночь на кухне был.
Что делал?
Доедал… А что же ему делать?
Ты видел? Он все время был на глазах?
Все время… Хотя постойте-ка! Он доедал из огромных котлов. Разулся, ноги вымыл и полез в котел – подчищать остатки пригорелой каши. Мы хотели её отнести на псарню, но Бедняжка Доедала разулся, ноги вымыл, залез в котел…
Дальше! – сердито перебил Охран Охранович.
Не знаю. Там этих котлов – семнадцать штук. Я помню, заглянул в один, в другой – не видно Бедняжки Доедалы.
Во-о-т! А говоришь, он всю ночь был на кухне. Котлы открываются снизу?
Самый крайний котел открывается. Он самый большой. С него Бедняжка Доедала и начал