Бунтующий Яппи. Василий Богданов
и пошёл вприсядку, потом вытянулся на цыпочки и козлячьим голоском запел:
Захожу я в ресторан,
Там сидит мадам,
Поднимает юбочку,
Что я вижу там?
Посредине дырочка,
По краям пушок —
Это называется
женский петушок!
Я лопнул от смеха, упал на землю и покатился. А Руслик смешной. Он повалился на бок и громко захрапел.
– Русля…
Он лягнул меня ногой.
– Не мешай спать, а-а-ау, завтра ещё беляков громить. Спи лучше, Петька.
А я упал рядом с ним на землю и тоже захрапел. На земле сыро, а у Русли позвоночник твёрдый. Поспали. Потом Чапаев встал, и Петька тоже, и они пошли в парк. Парк за домом. Мама говорит, чтоб мы не ходили, но мы всё равно ходим. Там есть берёза, у которой на стволе вздулся огромный чёрный шар. Это болезнь. А бабы говорят, что ночью в парке между берёзок ходят покойники. Я не знаю, кто такие покойники, но их надо бояться. Может, это преступники.
– Хэндэ хох! – крикнули сзади и воткнули в спину дуло автомата. И я повернулся. Это был мальчик. Он целился в нас с Руслей. А Русля бы ему двинул, потому что он сильный, но почему-то не стал. А я не умею драться. Зато я умный и хитрый. А хитрый всегда в драке сильного победит. Мальчик был черномазый. Я подумал, что он цыган. Глаза, как косточки от слив, большие выпуклые, а зрачки черные с синим. У него в носу, в углублении, уютно свернулась зелёная козявка, похожая на жирную гусеницу. Продолжая держать нас на мушке, он засунул в нос грязный палец с чёрным обломанным ногтем, вытащил козявку и съел. По телевизору показывали, как туземцы едят гусениц. Я тоже иногда ем сопли, но когда никто не видит. На вкус они солёные. А гусеницу я бы не смог съесть. Хотя на спор за сто миллионов рублей, может, и съел бы.
– Шнеля, шнеля! – покрикивал цыган, подталкивая нас с Руслей дулом автомата. Мне стало страшно. Цыгане детей воруют. Почему Русля ему не двинет?
А Русля сказал:
– Миха, нас взяли в плен. Притворяйся, что мы с ними заодно.
А я сказал:
– Хорошо. – И подумал: – За какое одно?
Цыган привёл нас вглубь парка, где у костра на корточках сидело ещё несколько таких же черномазых. От костра вверх тянулась липкая чёрная струйка дыма. Воняло палёной резиной. Один мальчик держал над огнём палку, обмотанную целлофаном, с которой вниз срывались капли шипящего пламени.
– Чувачки, вы чьих будете? – нас спросили.
– Мы оттуда… – Русля неопределённо махнул рукой в сторону нашего дома.
– Как зовут?
– Я Русля.
– Я Миха.
– У нас здесь банда, – ответили нам. – Здесь наш штаб, – пояснили нам далее. – Если кому-нибудь расскажете, мы вас убьём.
– Бухенвальдские, они в прошлом году одного пацана повесили, – шепчет мне Русля. Бухенвальд – это общежитие. Там живут стройбаты и цыгане.
Мама! Надо бежать, но у меня подкашиваются ноги. И я тогда шёпотом спросил у Русли:
– Василь Иваныч, когда тикать будем?
– Подожди, рано ещё.
А у нас в доме живёт мальчик, который вместо «тикать»