Память и имя. Наталья Драгунская
в которой она и была до того; и Ева или Евочка, как её ласково звали в семье, студентка второго курса исторического факультета университета, в который попала, как она сама говорила «дуриком». Попала только потому, что на вопрос в анкете, есть ли в семье осужденные по статье 58 УК РСФСР [19], ответила «нет», справедливо рассудив, что узнают сейчас – не примут всё равно, узнают потом – выгонят, а вдруг нет? Не узнали. Слишком уж у НКВД [20] в то время (шел тридцать девятый год, третий год большого террора) было много работы, не до Евочки им было.
Так ничего и не сказав друг другу, компания перешла улицу и вошла в районное отделение милиции, которое было ответственно за скрепление узами брака всех желающих, и Нолика с Бэллой тоже. В большой, довольно замызганной, ярко освещённой, несмотря на летнее утро, электрическими лампочками комнате, молчаливо ждала своей очереди разношёрстная толпа, поражавшая разнообразием выражения на лицах – от глубокого горя до неприкрытой радости. Каждые десять минут бледная, уставшая уже с утра женщина, сидевшая за тяжёлым канцелярским столом под портретами Сталина и Берии, выкрикивала следующего. Следующий или следующие подходили, некоторые были с младенцами на руках, и она, часто макая ручку с обгрызенным деревянным концом в заляпанную чернилами чернильницу, записывала их в три пухлые книги, хоть и называвшиеся по разному – книга гражданского состояния, книга рождения и книга смерти – но на самом деле составлявшие одну, единую книгу жизни, которая включала и тех, кто только входил в этот мир, и тех, кто его уже покинул. Когда подошла очередь Нолика с Бэллой, было почти двенадцать. Они расписались в том месте книги, куда ткнула испачканным в чернилах пальцем бледная женщина, сказали «спасибо» на её равнодушное «поздравляю» и вместе со своими свидетелями вышли на уже знойную, но такую прекрасную в августовском дневном свете улицу, не зная, что делать дальше.
– Ну, ладно, ребята, поздравляю, я пошел, – сказал Миша, – увидимся вечером, мне на работу.
– Мне тоже, – сказала Галя Попова, – поздравляю, до вечера!
И они ушли, а Бэлла с Ноликом остались.
– Мне надо домой, – сказала Бэлла, неуверенно глядя на Нолика, – маме помочь.
– А, может, погуляем часок, – попросил Нолик, – а потом пойдем?
Бэлла кивнула, и они пошли по Садовой-Спасской, молча размышляя каждый о своем. Нолик, изнемогавший от радости свершившегося, – о том, что теперь они до конца жизни будут вместе, и поэтому всё будет хорошо; Бэлла – о том, как это будет сегодня ночью после свадьбы. Она посмотрела на шедшего рядом с ней Нолика. Он перехватил её взгляд и счастливо засмеялся. И у неё почему-то отлегло. Она засмеялась в ответ.
– Давай мороженого съедим, – сказала она.
– Давай, а ты какое любишь?
– Я всякое, а ты?
– А я фруктовое в бумажном стаканчике. Папа всегда говорит, что это гадость и химия, а я люблю.
Он
осужденные по статье 58 УК РСФСР – Статья 58 Уголовного кодекса РСФСР (1938 г), осуждающая за государственные преступления.
НКВД – Народный комиссариат внутренних дел.