Ступеньки к вершинам, или Неврологические сомнения. А. А. Скоромец
и родственные связи между близкими людьми. Словно большой пожар пронесся над многими судьбами. Время испепелило все воспоминания о прежних связях. Они еще долго-долго вспыхивали мелкими искорками, как тлеющие угольки в золе, и наконец навсегда погасли.
Судеб Ирины, Максима и Анны эти события уже не затронули. Они жили на новом месте, на новом хуторе Жукова.
Осенью возвратился домой с первого похода в Крым чумак Максим. Семья его встретила с радостью. Первой новостью был рассказ о том, что у него родился сын и поп окрестил его Федором, а второй – что молодой пан Иван со всей дворней из Кролевец переселился в новый дом, а их хутор назван Жуковым.
Отклонимся в сторону от главной темы. Несколькими штрихами обрисуем портрет молодого барина Ивана Жука.
В юности он учился в Киеве, в том же коллегиуме, где чуть раньше учился его старший коллега Григорий Сковорода. Сковорода, вопреки своему кредо «Нехай в того мозок рвется, хто высоко в гору прется», окончил его, а Иван Жук – нет. Бросил.
Молодой барин порвал все учебники, сжег все святцы и махнул домой, в родные хутора. Отец не ругал. Даже одобрил поступок сына. Рад был, что «дитина вернулась до рiдной хаты. Хай, мол, сын теми науками голову не суше. Хиба ж таю науки пановi до цуки?». Мол, голова сына и руки для хозяйственного дела нужны!
По приезде сынок сразу зажил вольным казаком. Поживет с месяц под отчей крышей, да и двинет на хутор под Глинское, погуляет там и оттуда за Ромны на дальние степные хутора заявится… И живет так паныч по хуторам, где все обильем дышит. Вечера проводит с хуторскими парубками да девками «пид тыхымы вербамы». Зиму – на «досвитках» да игрищах. То забредет в соседнее поместье, то ночь проведет в поле у костра с проезжими чумаками, то к косарям на покос завалится.
Забрел он как-то к косарям пана Суденка. Косил и кашеварам для косарей кашу варить помогал. Нажрался каши – живот вздуло. Не стесняясь обедающих косарей, как даванул свой живот – громом загрохотало. Пожилые косари плюются, молодые смеются. А он стоит как ни в чем не бывало и по-философски резюмирует: «А зачем, люди, злой дух внутре держать?» – и опять к каше. Иные осуждали пана-хама, а нашлись и такие, что за все подобные выходки его на все лады восхваляли: вот, мол, пан и простой, и нашенский.
В распутстве молодой наследник перещеголял своего папашу. Только он не проявлял такой наглости и жестокости, как папаша. И с ранней молодости до старости в этом вопросе он слыл милостивым паном. Начал он с того, что забрел как-то в Шкарупын хутор на «досвитки», т. е. на посиделки. Девушки сперва сторонились, словно курочки, когда чужой кочет залетит к ним в закут. Жмутся степные красавицы, отворачиваются, на вопросы отнекиваются, а паныч и не стал надоедать им. Вечер проходит, ночь наступает, а он сидит себе в уголочке, ни дать ни взять – сельский хлопец. Пообвыкли девушки. Не выгонять же его такого с хаты в ночь-полночь. Эту ночь так и пролежал паныч в покуте под образами. Девушки его и впрямь за смирного хлопца приняли. Ушел паныч,