Красная книга улицы Мира. Повести и рассказы. Константин Зарубин
с Горняков. Почему она остановилась в конце первой страницы? Она же долго торчала на терриконике, целый час, не меньше. Могла бы занести всех, кого знала.
Внезапно по галдящему кольцу побежали сигналы тревоги:
– Атас, трудовичка! Трудовичка возвращается! Майя Григорьна идёт с Жан Юрьной!
– Таааак, это что у нас тут за народное собрание? – раздалось с другого конца коридора.
Олеська почувствовала, что сейчас расплачется, если не придумает, что делать со своей тайной.
– Я попробую! – крикнула она в редеющую толпу. – Я честно попробую разузнать!
Гвалт вокруг неё стремительно затихал, но те, кто не успел смыться, подступили поближе.
– Я попробую разузнать, – повторила она отчаянным шёпотом. – Только мне имена всех нужны. Все имена из всех классов.
479 + 6 + 1
До выходных было ещё несколько подтверждений, и уверовали не то что многие, а буквально все, если взрослых не считать, которым никто ничего не говорил.
В среду на физкультуре Димка Ломакин из четырёхквартирного дома рядом с нашим попал мячом Степанычу по башке. Степаныч взревел, в три скачка подлетел к Димке и отвесил затрещину воздуху в метре от Димкиной головы.
Около семи вечера того же дня тётя Галя Тимохина с Гришкой приехала в новый район, чтобы забрать Гришкиного отца из пивбара «Пивной зал», где он пропивал заначенную получку. Моя мама к пивбару не ездила, с нашим папой номера на жалость не катили. Зато Гришкиного можно было перехватить на крыльце сразу после закрытия, когда папы перемещались на другие точки. Он орал сначала, норовил тёте Гале съездить кулаком по лицу, она уклонялась, а потом стыдила его ребёнком и тащила на остановку, пока собутыльники ржали сзади: «Галина! Галиночка! Ну, ты сурооова!» В этот раз было примерно то же самое, только Гришкин отец попал-таки тёте Гале в глаз. Гришка на него заорал, и мгновение спустя все вдруг заинтересовались кустом слева от Гришки, а Гришкин папа схватил этот куст за ветку и стукнул его по листьям на высоте Гришкиной головы.
В четверг случилось сразу два подтверждения. Туранчокс в школе ещё раз отстегала воздух вместо Дашки Анисимовой. А на улице Мира подошла очередь Дашкиной сестры, Таньки. Мама хотела ей всыпать за то, что она после уроков к подружке зашла и домой приехала полвосьмого. У Анисимовых били скорее шумно, чем больно – веником или мокрым полотенцем, редко ремнём или проводом от пылесоса. В этот раз под рукой оказался веник.
– … всё как вы говорили! – шептала Танька на остановке в пятницу утром. – Точь в точь! Она вообще меня не видела! Веником фигачила по воздуху. И по табуретке.
– А ты её звала? – спросила Юлька Соловьёва-Вознесенская. Она чувствовала укол разочарования каждый раз, когда выяснялось, что волны с телебашни берегут ещё одного ребёнка.
– Да чуть не голос не сорвала! За руку её подёргала даже.
– И чё? Ничё? –