Белая Рать. Максим Злобин
ужились две крайности. Одна из них была спокойна, дружелюбна и близка к пониманию всего и вся в этом мире. Вторая же крайность не видела ничего дурного в том, чтобы попытаться поймать молнию, замешать в тесто навоза или просто-напросто обглодать кому-нибудь лицо.
– Мне к Бажену Неждановичу, – сказал мужчина. – Срочно.
Спорить никто не решился.
Минула четверть часа.
– Я хочу домой, – заныл Засранец.
– Я не могу больше ждать. Мне скоро на работу. Я же кузнец! – сказал Кузнец.
– Эх. Пропустили вперед алкаша на свою голову, – посетовала Рябая.
– Так! Довольно уже. Я сейчас пойду и все им выскажу! – решился Седой. – Сколько можно нас держать подле дверей, как каких-то холопов? Совсем обнаглели!
И Седой пошел. И с каждым шагом его уверенность таяла, словно снежок на сковородке. Такое частенько случается. Праведный гнев может легко обернуться в виноватую мямлю, которая просто проходила мимо и, в общем-то, никого не хотела беспокоить.
– Чего? – на стук Седого в дверь высунулся тот самый одноухий всадник.
– Нам еще долго ждать? – неуверенно спросил Седой.
– Кого ждать?
– Решения Бажена Неждановича.
– Бажен Нежданович! – крикнул одноухий внутрь сторожки. – Тут какого-то вашего решения ждут! Что? Ага… Ага… Ага…
– Ну что там? – вклинился в разговор Кузнец.
– Всем по две недели в остроге, – сказал одноухий и закрыл дверь.
Вот тут бы Седому смекнуть, что его только что посадили в острог за то, что у него украли свинью. Смекнуть и перестать уже тыкать палкой в свою удачу, проверяя, дышит ли она. Однако ж он постучался снова.
– Ну чего еще?
– За что две недели!?
– Бажен Нежданович! А за что? А… Ага… Ага… Ага. Тебе за подозрение в колдовстве, тебе за воровство, тебе за ненадлежащее воспитание сына, а тебе за пьянство.
– Но я же вообще не пью!
– Ага. Не пьешь, как же. Штаны надень.
Дверь снова захлопнулась.
– Это неслыханно! – закричал Кузнец.
– Рать совсем обнаглела, – сказал Седой.
– Сборище алкашей! – подытожила Рябая и в сердцах залепила Засранцу подзатыльник.
– Хочу домо-о-ой, – затянул Засранец, потирая больное место.
***
Пускай сторожка Бажена Неждановича и была изнутри довольно большой, но в ней оказалось очень тесно. Вдоль всех стен встали полки, заставленные книгами. Настолько высокие, что сторожу зачастую приходилось пользоваться лестницей.
Вместо окон под самым потолком пробивались узенькие бойницы – все-таки оборонительное сооружение, как-никак, а не собачья будка. До того, как нынешний сторож здесь обжился, к бойницам наверняка был какой-то подступ. Сейчас же стрелять из них было невозможно. Разве что умеючи парить над землей, что для честного человека возбраняется и карается отсечением головы.
Печи не было и в помине. Ни к чему она. В сторожке горело столько свечей, что хватило бы для