Дорога надежды. Анн Голон
всеохватывающая, неприятная боль, которую она всеми силами хотела бы притупить.
Но бунтовать против нее было сейчас уже бессмысленно.
Она замерла, чтобы опасный симптом достиг пика, а потом бы сам по себе стих. Анжелика знала, что это за боль, вызвавшая ее на единоборство, и должна была ей подчиниться, так как она указывала на начало того, чему суждено было свершиться, и должна была стать ей союзницей…
Анжелика больше не шевелилась. Не моргала.
Небесная зелень, ярче, чем стяг Магомета, на котором вскоре появится не полумесяц, а опаловая круглая, как серебряное экю, луна, затмила ее взор.
Затем она смежила веки.
«Жребий брошен! – подумала она. – Господи Всевышний! Жребий брошен».
Глава V
Они появились на свет ночью. Они приветствовали мир, который им надлежало завоевать, громким криком, странно не соответствовавшим тщедушию этих существ, едва превосходивших размерами мужскую кисть.
Анжелика сделала для них все, что могла, все, что от нее зависело. Родить их, вызвать к свету с наибольшим умением и быстротой, щадя при этом их слабость. Подавляя в себе все волнения, все тревоги, она думала лишь о том, чтобы наилучшим образом исполнить свое женское предназначение. Волнения и тревоги начнутся позже, когда, отделившись от нее, их жизнь уже больше не будет зависеть только от ее усилий.
Ирландская повитуха, папистка, которую наконец-то удалось найти и убедить оказать помощь, осмотрев ее, не скрыла, что ей действительно предстоит родить двойню. Поэтому Анжелика здраво оценила последствия этого вердикта уже в самом начале родов. Тяжелая борьба! Но, как и во всякой борьбе, нужно было полностью отдаться ей, без колебаний бросить в бой все лучшее, на что она была способна.
Она едва расслышала их первый крик. Измученную, слегка растерянную, ее отвлек от мук этого мгновения жест Жоффрея де Пейрака, силуэт которого она различала у своего изголовья: она увидела, как он поднял руки и снял через чернявую кудрявую голову провансальца свою белую рубаху из тонкого полотна, в которую облачился по столь торжественному случаю. Он развернул ее, протянул руки, и повитуха положила в них два чуть различимых вздрагивающих тельца. С бесконечной предосторожностью он обернул их в эту материю, хранящую еще тепло его тела, и нежно прижал к своей смуглой сильной груди, как тогда, двадцать лет назад, он поступил со своим первенцем Флоримоном.
Таков был позабытый Анжеликой обычай аквитанцев – отцовская рубашка!
Для ребенка, только что покинувшего надежное материнское лоно, отцовская рубашка есть символ тепла, доброжелательности и защиты, которую представляет собой отец и которую тот дарит ему.
Это стало едва ли не последним, что она запомнила, будучи в сознании.
Не выйдя окончательно из забытья, вызванного тяжелыми родами, она находилась как бы во сне, куда до нее доносились отдельные слова, отдельные фразы, появлялись одни люди и оставались незамеченными другие.
Где