Мал золотник…; Туман спустился c гор. М. И. Ибрагимова
под всяким предлогом старались войти в дом муллы Амира-Ашрафа. Девушки не давали прохода Умму, расспрашивали её: как выглядит приезжая, в чём одета? Их всё интересовало. Не одна из них вздыхала украдкой по Селиму, надеялась на его любовь. И вот теперь…
В домах, на улицах только и говорили об этом событии.
– Интересно, почему Селим сам не привёз её сразу же после окончания войны?..
– Да-а, бросить своего ребёнка… Это самый большой грех на земле…
– А может, сынок и не его. Бывает же: городскую очарует какой-нибудь прохвост, а она потом, чтобы избежать позора, бросается на простачка и говорит, что ребёнок его…
– Почему же тогда Селим до сих пор не женился? Ведь ему уже под тридцать…
– Да и отец хорош, приютил иноверку в доме. А ещё мулла…
– Ну, то, что она иноверка, ничего страшного. Русские такие же, как и мы, люди. Многие джигиты брали себе в жёны русских девушек. И хорошо живут…
– Мулла может сделать свою русскую невестку мусульманкой. Уговорит её принять нашу веру…
– И такое может быть.
– Мулла – настоящий человек, истинный, добропорядочный мусульманин. Да и кто может сказать о нём что-нибудь плохое?.. Он правильно поступил. Разве можно бросать внука на произвол судьбы?..
Вечером, на второй день после приезда Марины с сыном, Амир-Ашраф сказал жене:
– Дай невестке два светлых платка и сшей для неё два длинных платья. И ещё прошу тебя: не выставляй её напоказ своим приятельницам.
– Показывать-то нечего, – буркнула Зухра.
Амир-Ашраф сердито посмотрел на жену:
– Болезнь и горе никого не красят… Когда ты болеешь, тоже не лучше выглядишь.
Марина чувствовала на каждом шагу заботу и внимание Амира-Ашрафа и неприязнь Зухры и Умму. Эта неприязнь тревожила её, омрачала душу.
Марина сразу приобщилась к домашней работе. Поднявшись рано утром, шла доить корову, подметала двор. После завтрака мыла посуду, убирала в комнатах, стирала бельё. Делала она, как всегда, всё старательно, с любовью. И не потому, что хотела показать себя, угодить Зухре и Умму. Нет, в работе она искала утешение и отвлечение от гнетущих дум.
За две недели Марина побелила комнату Амира-Ашрафа, кухню, кунацкую. Перестирала всё постельное бельё. Вымыла и вычистила всю обувь.
– Видишь, как старается, из кожи лезет, чтобы угодить старому, – сказала однажды Зухра дочери, кивнув на Марину.
– Нашлась чистюля, – поджала презрительно губы Умму. – Ей только уборщицей и работать. И хорошо, что Селим не едет. К кому тут ехать…
– Ой, дочка, – вздохнула Зухра, – боюсь, что она себе на уме. Приберёт она постепенно всех нас к рукам с помощью одуревшего твоего отца.
– Ничего, лишь бы Селима не прибрала. Она не только в жёны, но даже в домработницы ему не годится. Оставила бы мальчика да и уходила на все четыре стороны. Все девушки в ауле смеются над ней. Заморской птицей называют.
И всё-таки и Зухра, и Умму в глубине души были довольны Мариной. Ведёт себя скромно, тихо. Ничем им не мешает.