Омертвение. Ярослав Толстов
сельскохозяйственной снедью, вон перед неспокойным рыночным озером широкая отмель бабу-лек с горячими пирожками – вот туда-то мы и пойдем.
Отыскав с большим, между прочим, трудом белую гвоздичку и купив себе шоколадку с орехами, я не спеша иду через Привокзальную площадь, глазея по сторонам. Времени у меня уйма – ведь Наташа считает, что я приеду на питерском поезде.
К площади Павших Борцов примыкает не одна улица, а несколько, и с сомнением осмотрев ряды больших, массивных, суровых сталинских до-мов, этаких каменных Брунгильд от архитектуры, я прибегаю к помощи прохожих. После третьей попытки мне указывают нужное направление, следуя в котором я обнаруживаю черную вывеску, на которой затейливы-ми белыми буквами написано «Пеликан».
«Пеликан» оказывается обычной стандартной забегаловкой – этакая помесь бара со столовой с легкими претензиями на роскошь, часть которой заключается в круглых синих бархатных скатертях и синих же бархатных занавесях, развешанных по залу кстати и некстати. Большинство столиков занято, и взглянув на посетителей, усердно двигающих челюстями, совме-щая разговор и еду, я понимаю, что не мешало бы перекусить, и выбираю столик подальше от динамиков, в которых бессмысленно и пронзительно скрипят «Отпетые мошенники». Задумчивая официантка приносит мне меню, и пока я переворачиваю страницы, стоит рядом, с серьезным видом рассматривая свои сверкающие ногти. Я заказываю кофе, капустный салат, омлет с брынзой и пару эклеров, кладу на скатерть слегка поникшую пе-чальную гвоздику и смотрю на нее с усмешкой. Ну-с, господа шпионы.
У вас продается славянский шкаф?
Шкаф продан, осталась никелированная кровать с тумбочкой.
Ждать приходится долго. Обед давно съеден, я выпиваю еще две чашки кофе, бросаю на стол смятую пачку из-под сигарет, ищу глазами кого-нибудь из официанток и, не находя, встаю и иду к стойке за сигаретами. А когда возвращаюсь, то вижу, что возле моего столика стоит девушка и внимательно смотрит на белое гвоздичное пятно на бархатной синеве.
– Нравится? – спрашиваю. – Пять долларов.
Девушка резко оборачивается и смотрит на меня удивленно и слегка не-годующе, будто я нахально предъявила права на чужое имущество. Если она и есть Наташа, то очень сомнительно, что она будет в состоянии пре-доставить мне «хорошую оплату», судя по потертой коричневой кожаной куртке, давно вышедшей из моды, сбитым сапогам и общему виду челове-ка, редко видевшего больше пятидесяти долларов сразу, хотя… кто их зна-ет, подпольных советских миллионеров. Девушка намного выше меня, хо-тя ее обувь и без каблуков, старше лет на пять и кажется очень худой.
– Простите, ВЫ сидите за этим столиком? – спрашивает она и растерян-но оглядывается, явно ища кого-то повнушительнее меня.
– Пока что я стою, но если ты отойдешь чуть в сторонку, то я снова с удовольствием сяду на свое место, – говорю я добродушно,