Омертвение. Ярослав Толстов
из-под шпрот или сардин. Владельцы называют их гаражами. В одной такой консервной банке стоит Женькин темно-синий «мондео» -универсал, и, разумеется, Женька первым делом бежит в гараж и мне затем стоит большого труда вытащить его оттуда.
Ресторанчик с царственным названием оказывается вовсе не таким уж плохим местом, а когда мне среди прочего подают отличные охотничьи колбаски, как положено, горящие синим пламенем, я и вовсе проникаюсь к нему теплыми чувствами. Хоть он и выдержан в тяжеловатом монаршем пурпурном цвете, но оформлен не навязчиво и не крикливо, пожалуй, даже просто, а производит впечатление дорогого, да и является таковым. Все кроме меня едят рыбу – уж что-что, а рыбу в Волжанске готовят превос-ходно даже в самом захудалом заведении, – запивая ее белым крымским вином. Я никогда не ем рыбу и не очень люблю наблюдать, как ее поеда-ют другие, поэтому обычно стараюсь смотреть куда-нибудь в другую сто-рону. Но сегодня меня это мало задевает – странное письмо не выходит у меня из головы, и я почти не поддерживаю разговор, который вначале кру-тится вокруг работы и Эн-Вэ, а потом перескакивает на политическую об-становку в городе. Расправившись с колбасками, я заказываю грибы в сме-тане и бризе1 с гарниром, и Женька начинает смотреть на меня осуждающе и вскоре утаскивает к месту для танцев, где качественно выбивает из меня пыль, заказывая три латины подряд. После третьей нам даже аплодируют – разумеется, не мне, а Женьке, который, как обычно, танцует превосходно, я же со стороны наверняка выгляжу этакой тросточкой, которую переки-дывает из руки в руку умелый танцор.
Вечер проходит превосходно, и под конец все расслабляются, и никто уже не помнит об Эн-Вэ, о работе, и я забываю про письмо, и даже Султан, как обычно приведший откуда-то за наш столик трех незнакомых, посто-янно хихикающих девиц, вызывает не раздражение, а какое-то материн-ское умиление. Кажется, на этом уже и закончится сегодня, но прибыв до-мой, Женька неожиданно произносит странную фразу, которая застает ме-ня врасплох. Я как раз пытаюсь приготовить кофе, когда на кухню величе-ственной походкой подгулявшего монарха заходит Женька, слегка путаясь в полах своего длинного халата, прислоняется к косяку, пару минут на-блюдает за моими манипуляциями, а потом говорит:
– Витка, а почему бы тебе не уйти из «Пандоры»?
Я проливаю часть кофе на плиту (Ах, спасите, тетя с «Кометом»! ) и изумленно смотрю на него.
– Ты что это, Зеня?! Как так уйти?! Куда?!
– Ну так. Вообще уйти. Совсем. Только не говори, что ты никогда об этом не думала. Разве тебе не хочется пожить нормальной, не придуман-ной жизнью, не мотаться туда-сюда, не врать, не втираться в доверие – просто пожить, а?
– А-а, понимаю, ты из-за Эн-Вэ. Ну, что, в первый раз что ли он подоб-ные разговоры заводит?! С тех пор, как он меня в твоем кабинете ухватил любезно за ляжку с возгласом: «А что это у вас, великолепная Солоха?» – а я уронила чашку с кофе ему на интимное