Ирландское сердце. Мэри Пэт Келли
видимо, сбило ее с толку, потому что она улыбнулась, произнесла: «Ах-х» и сделала вид, будто качает младенца. Ей, наверное, было лет пятьдесят, но на ее круглом лице не было ни морщинки.
– Вы думаете, я беременна, – сказала я по-английски, а потом сама начала качать воображаемое дитя, приговаривая: – Non, non. Faim, – продолжила я, – голодная.
– Анри! – позвала она. – Mon fils Henri parle anglais[44].
Вроде по-английски.
– Здравствуйте, – сказал появившийся молодой парнишка.
Анри провел меня к столику. Ему было чуть за двадцать, и он был привлекательным худощавым мужчиной. Ни бороды, ни усов.
Даже не пытаясь читать меню, я просто сказала Анри:
– S’il vous plaît.
– Bon, – произнес Анри.
Через несколько секунд он извлек пробку из бутылки вина.
– «Поммар», – объяснил он. – Бургундское.
Анри налил немного вина в мой бокал. Я сделала глоточек. Стояло бабье лето, и вкус у этого напитка было именно таким – вкус бабьего лета. Последние теплые денечки, солнечный свет на оранжевой листве, ярко-синее небо…
– Ох, – вырвалось у меня, и он наполнил мой бокал доверху.
Кто бы мог подумать, что я, оказывается, люблю вино.
– Мерси, – поблагодарила я. – Мерси.
Я бы с радостью просто пила вино и заедала его хрустящим хлебом, но Анри принес суп. Он был густой, как сметана. И очень вкусный. Что это?
– Choufleur, – ответил Анри и попытался подобрать соответствующее английское слово.
В конце концов он принес мне головку цветной капусты. Так суп из нее? Вообще-то, я не любила цветную капусту, но попросила бы добавки, если бы официант не забрал мою тарелку.
– Coq au vin[45], – объявил Анри, ставя передо мной следующее блюдо.
Я предположила, что это курятина, но в Чикаго еще никто и никогда не готовил так курицу. Сверху она была обложена грибами, сбоку – жареная картошка, а соус…
– Trés, trés bon[46], – восторженно сказала я ему.
На десерт были заварные пирожные с начинкой из мороженого, политые горячим шоколадом.
– Профитроли, – пояснил Анри.
Я повторила это слово трижды. Хотелось, чтобы «профитроли» обязательно были в моем словаре.
К нам вышел шеф-повар, месье Коллар. Я бы назвала его «пухлый толстячок». На нем были белая шапочка и белый передник, лицо раскраснелось на жаркой кухне. Он поцеловал мне руку. Боже, вот что значит Париж! Ура.
Анри принес счет. Пять франков – целый доллар. Ничего себе! Самый дорогой обед в «Бергхоффе» стоил всего пятьдесят центов. С другой стороны, в «Бергхоффе» я никогда в жизни не ела ничего подобного.
Когда я собралась уходить, появились и другие посетители. Анри поставил наполовину полную бутылку «Поммар» на полку и сказал:
– Pour vous au revoir.
Вероятно, он оставил его для меня на следующий раз.
В отеле Стефан поинтересовался, понравился ли мне ужин.
– Oui, – ответила я. – Но cher.
– Сколько?
– Пять
Мой сын Анри говорит по-английски (
Курица в вине (
Очень, очень хорошо (