За что, Господи? Роман. Лев Голубев-Качура
покрашенная грязно-зелёной масляной краской, облупленная, с нацарапанными вероятно каким-то металлическим предметом, скабрезными словами, стена.
В тишине коридора раздался звон ключей, затем, со скрежетом и каким-то душераздирающим визгом, как-будто пальцем провели по мокрому оконному стеклу, открылась железная дверь, которую Николай только вот сейчас заметил рядом.
– Входи! – опять приказал тот же голос.
Николай перешагнул через небольшой порог и, очутился в камере.
Сзади опять повторился тот же скрежет с визгом – дверь захлопнулась!
В полутёмной, небольшого размера, комнатушке, стояли две двухъярусные кровати, на одной из которых, внизу, сидел человек. Между кроватями стоял накрытый клеёнкой столик, а у самой двери, что-то похожее на унитаз. Из-за плохого освещения, Николай не очень-то хорошо всё это рассмотрел. Но он ясно увидел толстую металлическую решётку за окном, и наклонный деревянный козырёк за ним. Этот козырёк закрывал вид за окном, и даже встав на стол ничего нельзя было бы увидеть.
– Проходи, занимай коечку внизу – своё новое место горя и печали, – пригласил его сидящий человек, показав на противоположное место. Будь как дома, невесело пошутил он, привыкай.
Николай осторожно прошёл между кроватями и сел на табурет. Садиться на застеленную неопределённого цвета одеялом, с двумя парами поперечных, вроде бы сине-зелённых полос, кровать, он побрезговал.
– Давай знакомиться, мил человек, – предложил сидевший на кровати сокамерник. Меня зови попросту – дядя Юра. А тебя как звать-величать, попавший в юдоль скорби и слёз, сокол ты мой ясный?
Только сев на табурет, Николай смог рассмотреть говорившего с ним человека:
Кряжистый дедок лет под семьдесят-семьдесят пять, с бородой лопатой и весь обросший буйным седым волосом, он чем-то напоминал портрет, написанный художником А. А. Васильевым – его (портрет) Николай видел в музее В.А.Тропинина будучи проездом в Москве. И даже его взгляд чуть прищуренных, с хитринкой, глаз, был похож на тот, написанный художником, вероятнее всего с оригинала.
Такое сходство лица и. предположительно, речи, поражало. Так и хотелось спросить: «Вы, случайно, не близкий родственник того самого, который в музее …, на портрете?»
– Николай, – ответил он.
– Ну, вот и ладненько, – согласно покачал головой дедок, и продолжил, – человек не может быть без имени. Даже животные и птицы, которые рядом с человеком живут, имена свои имеют. Имена энти, правда, даёт им человек и, как сам понимашь…, не всегда правильные. В имени, данном при рождении, ежлив оно, скажем, дано конешно человеку, а не бессловесной скотине, заложона судьба человека. И, к примеру, вот, ежлив твоё имя…
Николай постепенно сообразил: по-видимому, его сосед по камере давно не имел возможности поговорить «с чувством, с толком, с расстановкой», или был из тех ещё говорунов, которых хлебом не корми, а дай высказаться «по поводу и без повода». Но поддерживать