Девять Жизней. За час до полудня. Валентина Спирина

      Комната. Теплый свет

      старого ночника,

      стол, на столе – букет;

      скотч не долит в стакан.

      Тень выбегает из-

      под кровати. Нас

      тянет куда-то вниз

      в сотый, наверно, раз.

      Рот на замке у штор;

      белая простыня.

      Но наших тел узор

      сводит на нет заря.

      Упокой, Господи, души усопших, но верных Твоих рабов,

      тех, кто ходил по земле и теперь похоронен в ней.

      Осенью ветер носит их дыханье среди полей,

      там, где каждая ягодка верит в Твою любовь

      и каждая травинка знает о ней.

      Упокой, Господи, души усопших, но верных Твоих рабов,

      тех, кто плавал по водам, тех, кто ушел на дно.

      Осенью их дыханье волне задает свой тон,

      там, где каждая водоросль верит в Твою любовь

      в непрерывном шепоте тихих волн.

      Упокой, Господи, души усопших, но верных Твоих рабов,

      тех, кто летал по небу, летал и спускался вниз.

      Осенью солнце поднимает их дыхание ввысь,

      туда, где каждое облачко верит в Твою любовь,

      где ласточка чертит между мирами дефис.

      Если б глаза – не глазки,

      если бы нос – не носик,

      я б не нашел отмазки

      в том, что меня уносит.

      Если бы бровки – брови,

      ушки бы, если б – ухи,

      с ходу бы я не помер,

      но без сознанья б рухнул.

      Я б не влюбился нежно,

      страстно и без оглядки,

      зная, что под одеждой

      тоже не все в порядке.

      Нью-Йорк – как много в этом слове

      для сердца русского слилось!

      Нас пичкали и день и ночь

      американскою мечтою.

      Мы родились, чтоб потребить

      продукт, нам посланный Госдепом;

      он создан, чтобы в мире этом

      умы людей навек пленить.

      Мы повелителем своим

      поставили зеленый доллар.

      И «Novus Ordo Saeculorum"*, —

      с любовью нежной говорим!

      И вот коленопреклонен

      весь мир единственным банкиром.

      Как кукольник, он правит миром,

      но мир не думает о нем.

      Если б вселенная треснула, дала бы брешь,

      интересно, что бы сквозь эту трещину влилось в мир наш?

      И еще интересно, могли бы мы проскользнуть промеж

      швов, и увидеть, что там: благодать или блажь?

      Вавилонскую башню строили романтики, а вовсе не наглецы.

      У наглого мысли коротки, ему