Иван Грозный: Бич Божий. Дмитрий Володихин
теряли нажитое имущество, скот. Плодородная земля Дикого поля не осваивалась, между тем, в центральных районах Московского государства ощущался настоящий земельный голод. Кроме того, с исчезновением угрозы с юга военно-служилое сословие оказалось бы избавленным от тяжкой и опасной службы «на берегу» (как писали в документах того времени), т. е. на степных рубежах государства. Там военное командование постоянно держало мощные гарнизоны, работала система оповещения об очередном набеге, русские войска должны были то и дело выходить на юг и становиться заслоном на пути захватчиков. Кровавая, изматывающая военная работа страшным грузом лежала на служилых людях по отечеству. Дворянство несло значительные потери, в том числе и его аристократическая верхушка. Разгром Крымского ханства, казалось бы, столь близкий и столь желанный, устроил бы многих и был бы полезен стране. Наконец, многие аристократические семейства были кровно заинтересованы в южном направлении. Вот что пишет по этому поводу известный исследователь XVI столетия П.А. Садиков: «…княжьё и боярство явно предпочитали… вести наступление на юг, в сторону Крыма, где на Диком поле открывались широкие перспективы к освоению больших черноземных участков и где у некоторых из них (кн. Мстиславского, боярина И.В. Шереметева) имелись уже целые «городки» с вооруженными отрядами и огромные вотчины; да и старинные, бывшие когда-то «удельными» владения массы княжат расположены были к югу от Москвы, в «заоцких» и «украинных» уездах, постоянно находившихся под угрозой набегов крымцев»[94].
Но Иван IV предпочел иное направление для приложения военных усилий – Ливонию. Историки, стоящие на позициях западничества, нередко упрекали его в «исторической ошибке»: не стоило воевать с Европой, надо было дружить с ней, а нажать следовало на Крым, тем более страна нуждалась в решении этой проблемы. В подтексте читается: ах, почему мы так варварски набросились на европейцев! Они обиделись…[95] В советское время этот шаг Ивана Васильевича склонны были оправдывать следующим образом: России требовался выход к морю, к балтийской торговле, а когда удалось на завоеванных землях наладить так называемое «нарвское плавание», то есть использовать порт города Нарвы в качестве ключа к масштабной торговле со всей Европой, от этого вышла большая польза государству. И, кстати, если до того западные соседи были склонны не допускать на территорию России специалистов военно-технического профиля из Европы, а также некоторые виды товаров, то «Нарвское плавание» решило все проблемы подобного рода. Это, конечно, серьезный аргумент, но неизвестно, насколько Иван IV принимал в расчет торговый аспект завоеваний в Ливонии. Ни один источник не содержит сведений об этом, остается строить гипотезы[96]. Более того, у Московского государства был выход на Балтику, например, то же устье Невы. Если бы речь шла о расширении товарообмена с Европой, там всего-навсего требовалось построить город-порт, чем спустя полтора века и занялся Петр I…[97]. Как раз
Садиков П.А. Очерки по истории опричнины. М.; Л., 1950. С. 13.
Последней в этом духе писала А.Л. Хорошкевич, сетуя, что не суждено было Ивану Грозному «…вывести Российское царство на путь интеграции в Европе Нового времени». – Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI в. М., 2003. С. 569. – Исследовательница не задумывается над вопросом: а нужна ли была нам в XVI в. интеграция в Европу? Да и в какую Европу? Европарламента тогда точно не существовало, а интегрироваться в Ливонский орден было бы немного странно…
Нередко в качестве подтверждения тому особому значению, которое царь придавал Нарве как портовому центру, т. е. каналу прямой связи с Европой, называют упорную борьбу русских воевод и русских дипломатов за этот город в последние годы Ливонской войны. Но это аргумент спорный: богатая Нарва и сама по себе стоила напряженных военных усилий. Даже если не принимать во внимание ее ценность в торговом аспекте.
Городов и крепостей в XVI столетии, в том числе и при Иване Грозном, русские основали немало. Средств на это не жалели, и ничего необычного в этом не видели.