.

 -


Скачать книгу
текста готовил участник событий[114]. Так вот, в летописном тексте Иван Васильевич представлен как абсолютно самостоятельный в своих решениях полководец, полновластный хозяин армии, к тому смелый человек, иногда попадавший во время Полоцкой кампании в рискованные ситуации, но не терявший присутствия духа. Со времен Казани многое переменилось…

      Иван Васильевич отправил было татар в направлении Вильно – развивать успех «Полоцкого взятия», однако боевые действия вскоре прекратились: литовцы запросили перемирия и получили его[115]. Для Великого княжества Литовского падение Полоцка было как гром с ясного неба. В долгосрочной перспективе оно инициировало процесс политического сближения Польши и Литвы, закончившийся их объединением в 1569 г. А в краткосрочной польский король Сигизмунд II Август вынужден был пойти на уступки литовско-белорусской православной шляхте, уравняв ее в правах со шляхтой католической (жалованная грамота от 7 июля 1563 г.). В этом акте видно стремление сплотить все наличные силы для дальнейшей борьбы с Московским государством. Известия об успехе Ивана IV прокатились по половине Европы, вызывая тревогу. Наоборот, в России полоцкую победу долго помнили и гордились ею. Известия об успехе 1563 г. вошли во многие летописи, в том числе и краткие летописцы.

      Однако Иван IV недолго радовался своей победе. 1564 год крепко подпортил впечатление и от Полоцка, и то всей войны, начавшейся столь удачно.

      Два русских корпуса, двинувшихся в пределы Литовской Руси, были разбиты на реке Уле (январь 1564 г.), и под Оршей (июль 1564 г.). Разгром вышел ужасный, потери оказались очень велики. В числе воевод были князь Петр Иванович Шуйский и боярин Иван Васильевич Шереметев – опытные, заслуженные, доверенные люди. Но на этот раз они явно оплошали и покрыли свое имя позором; сам Шуйский погиб. Воевод Захария Ивановича Очина-Плещеева и князя Ивана Петровича Охлябинина захватили в плен. Московской армии нанесли значительный урон: судя по летописи, одних только детей боярских было потеряно около 150 человек[116]. В апреле того же года сбежал в Литву князь Андрей Михайлович Курбский. Впоследствии он участвовал как один из командиров в литовских походах против Московского государства, и первый раз это произошло всего через несколько месяцев после его побега. В том же году воевод стародубских заподозрили в сговоре с целью передать город великому князю литовскому; дело кончилось для них казнями[117]. В том же году литовские войска вторглись на собственно русские территории. В сентябре крымцы совершили опустошительный набег на рязанские земли.

      Русская армия не потеряла ни способности к обороне занятых ею территорий, ни способности дальше вести активные боевые действия в поле. И третий московский экспедиционный корпус достиг в ноябре успеха, хоть и незначительного: его поход в Литву закончился взятием Озерища. Однако впечатление от предыдущих бед, особенно от страшной резни на Уле, было ошеломляющим.


Скачать книгу

<p>114</p>

В.И. Буганов предполагал, что этим очевидцем и участником был Иван Черемисинов. Но, скорее, роль летописца «Полоцкого взятия» сыграл Михаил Безнин, впоследствии видный опричник, дипломат и воевода. – См.: Володихин Д.М. Лебедевская летопись о взятии Полоцка в 1563 г. (вопросы атрибуции) // Вестник МГУ, сер. История, 1995, № 1.

<p>115</p>

А.Л. Хорошкевич видит в сворачивании русского наступления «грубейшую ошибку – не только тактическую, но и стратегическую», и строит на этом гипотезу, согласно которой бояре заставили царя согласиться на перемирие, пойдя на поводу у литовцев. А бедняга-царь не сопротивлялся, поскольку «не чувствовал в себе силы для реализации собственной внешнеполитической линии». – Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI в. М., 2003. С. 340. Ужасно любят интеллигенты поучать генералов и царей, указывать им на ошибки и т. п. Много бы Иван Васильевич навоевал по мартовской-то грязи!

<p>116</p>

Продолжение Александро-Невской летописи // Полное собрание русских летописей. М., 1965. Т. 29. С. 329.

<p>117</p>

Источники не позволяют уверенно определить, было ли на самом деле у стародубских воевод изменное намерение.