Тысячелетник. Андрей Бауман
цветеньем и
земляничной кровью корней
слезным соком на солнечной коже
источеньем древесного лона:
облачена
в платье из вереска,
с диадемой из халцедона:
обручена
божество божеству
на шепчущем ветверуком отвесного воздуха бальзамическом ложе
Познание
Под костным веществом (еще безликость),
под первородной
рудой – косноязыческая слитость
с благой природой.
И человек, чья кровь – тельца-номады,
еще в работе:
весь – никому-не-надобность монады
и плотность плоти;
но вдруг с другим-единственным сшиваясь
в единство – может
на миг понять, внимающе вживаясь
в чужую кожу,
что кровь по венам движется любовью
всё откровенней,
некосвенней: ведь тело мыслит болью
прикосновений.
Соединение
Душа не вшита в тело, но, скорей,
им пропиталась, став чуть-чуть старей
того, кому и телосом и формой
не стать не может. Движитель и вид
невидимый, она кроветворит
из чистого листа, из вести хлорной.
И тело с ней сплетается без слов
(в желёзных клетках лепетный улов
воления горит острее яда):
с чужой душой – с потемками – одно,
в нее же напрямик вовлечено
и ею насквозь объято.
Человек выходит из дома
Человек выходит из дома,
собираясь купить к столу немного вина и хлеба.
Он хочет жить с этого дня по-другому,
стать совершенным сверху и снизу, справа и слева.
Он хотел бы весь состоять из бабочек, из птиц
или из просто света.
Человек желает принять к сердцу всех, без рассмотренья лиц,
но мир атомарно расщепляется на «то» и «это».
Перед окном льет дождь. Человек надевает зонт и раскрывает
галоши,
чтобы защититься от града, бьющего залпами прямо в темя.
За хлестким углом улицы умирает приснившаяся под утро лошадь.
Из человека по капле выходит время.
Он зябко съеживается, грузным домам не ровня и вряд ли
даже ровесник,
укрываясь от густой – облепляющей земной и воздушные
шарики – материи околоплодной,
но все равно идет под уже грохочущий дождь. А за плечом его —
вестник
приоткрывает горизонт, застегнутый молнией плотно.
Мотыльки
Летят на пламя. Важная луна,
Биеньем крыльев их удивлена,
В