Долгая долина. Джон Стейнбек
в пятнадцати милях книзу от Монтерея, штат Калифорния, расположилась ферма семьи Торрес: несколько акров земли на склоне холма, который круто обрывался к бурым подводным скалам и пенным водам океана. За фермой поднимались в небо громады гор, и оттого постройки казались тлей, льнущей к горным подножиям, чтобы ветер не сдул их ненароком в воду. Крошечная лачуга и разбитый, полусгнивший сарай были настолько изъедены морской солью и побиты влажным ветром, что со временем приобрели цвет гранитных холмов. Жили в них две лошади, рыжая корова и рыжий теленок, полдюжины свиней и несколько тощих пеструшек. На бесплодном склоне росло немного кукурузы: стебли растений от постоянного ветра стали короткими и толстыми, а початки образовывались только с подветренной стороны.
Мама Торрес, худая иссохшая женщина с древними глазами, правила фермой уже десять лет – с тех самых пор, как ее муж споткнулся в поле о камень и упал на гремучую змею. Когда человека кусают в грудь, поделать уже ничего нельзя.
У мамы Торрес было трое детей: два чернявых недоростка двенадцати и четырнадцати лет, Эмилио и Рози, – их мама Торрес отправляла рыбачить на скалы под фермой, когда море было спокойное и школьный надзиратель уезжал в какой-нибудь дальний уголок округа Монтерей, – и Пепе, высокий улыбчивый юноша девятнадцати лет. Любвеобильный, нежный мальчик, только очень уж ленивый. У Пепе была вытянутая голова с заостренной макушкой, на которой росла густая копна черных кучерявых волос. Мама Торрес сделала ему прямую челку, чтобы он хоть что-то видел. У Пепе были острые индейские скулы и орлиный нос, зато губы – мягкие и нежные, как у девочки, а подбородок – точеный и хрупкий. Ноги и руки ему достались какие-то угловатые, развинченные, и никто не мог заставить его работать по хозяйству. Мама втайне считала его славным и храбрым мальчиком, но вслух только попрекала: «Видно, лень передалась тебе по отцовской линии, потому что в моей семье таких лодырей никогда не бывало». Или: «Когда я носила тебя в утробе, однажды из кустов вышел ленивый койот и эдак хитро на меня зыркнул. Видать, потому ты такой и уродился».
Пепе только смущенно улыбался и втыкал в землю свой складной ножик – чтобы лезвие не тупилось и не ржавело. Нож достался ему по наследству от отца – длинный тяжелый клинок, прячущийся в черную рукоять. На рукояти была маленькая кнопочка: нажмешь ее – и лезвие тут же выскочит. Пепе никогда не расставался с ножом, ведь он был отцовский – а значит, бесценный.
Как-то солнечным утром, когда синий океан под обрывом ярко сверкал, а подводные камни купались в белом прибое, и даже высокие горы имели благосклонный вид, мама Торрес открыла изнутри дверь лачуги и крикнула:
– Пепе, у меня для тебя поручение!
Ответа не последовало. Мама прислушалась. За сараем кто-то звонко смеялся. Она подобрала длинную тяжелую юбку и зашагала туда, откуда доносились детские голоса.
Пепе сидел на земле, опершись спиной на ящик и сверкая белоснежными зубами. По бокам от него стояли замершие в нетерпении малыши. В пятнадцати футах от них из земли торчал столб красного дерева. Рука Пепе