Железные паруса. Михаил Белозеров
хлопнуть пробкой в небо и выпить за нескончаемость человеческого рода – даже сейчас, даже через столько лет, хлопнуть и произнести здравицу и пьяно, троекратно, до горючих слез, расцеловаться под грохот оркестра, – потому что событие-то явно знаменательное – последние из самых последних могикан на континенте или на всем земном шарике!
– Утю-утю… – Старик протянул руку, и Африканец от наглости приподнялся на задних лапах, чтобы прыгнуть.
Пошлейший старик, который даже не чувствовал ситуации. Не от мира сего. Фигляр. Комедиант старой закваски, который ни себе, ни людям житья не дает.
– Ты чего ваньку ломаешь? – спросил Он тогда.
За эти годы Он привык ничему не удивляться. И двадцать и тридцать лет назад встречались такие старики, выжившие из ума одиночки или целые поселки, позволяющие себе паясничать перед любым пришедшем. Но постепенно они все вымерли, а этот, видать, задержался.
– Стало быть, ты человек? – с опаской и одновременно чуть фамильярно спросил старик и даже снова поопустил руки; и Африканец заворчал.
А вот этому вопросу удивился. Всего ожидал – глупости, блеяния, но никак не такого вопроса.
Ишь ты, подумал Он, наученный, значит, столкнулся с таким, о чем мне приходится только мечтать. Неважное здесь место, плохое, гиблое; и невольно поежился, словно чувствовал, как от черных глазниц за шиворот ползет страх. Страх был привычен, как привычно было одиночество и звенящая пустота вокруг. Впрочем, для него давно уже не было пустоты, – а одно лишь пространство, наполненное непонятной, таинственной силой, ощутимым временем, в котором ты растворен, и одновременно присутствуешь здесь и там, за теми лесами или дорогами и еще бог знает где, – в воздухе, в небесах, в падающем снеге; и ты отчего-то благодарен за это ощущение, которое дает тебе чувство стабильности и уверенности – пусть даже временно, в какой-то явный промежуток, – но предохраняет, делает неуязвимым, бессмертным, почти вечным. И это чувство живет и помогает даже сейчас, когда ты сталкиваешься с непонятным человеком.
– Значит, ты все-таки наш? – Голос у старика был надтреснутый, и слова выходили неясно, словно наполовину проглатывались, словно он что-то жевал.
– Ну, что из этого? – спросил Он.
– Ты не гляди, что я такой, – пояснил старик, и Он понял, что у старика с зубами дело дрянь – вкривь и вкось они торчали, как гнилые пеньки, – посидишь с мое в яме, не то запоешь.
– В какой яме? – автоматически спросил Он. Хотя какая еще могла быть яма в черте города – самая обыкновенная, для бродяг, где всегда была еда и бочка с топливом – другого и не встречалось. Хотя, кто его знает, может, старик тоже был непонятной силой, играющей тобой, как щепкой в полынье, по неявному, закрученному алгоритму. Может, у него своя задача, отличная от всех других, построенная не по принципу, – чем дальше в лес, тем больше дров, а сложнее и пакостнее. Кто знает. Поди разберись. Может, он только имитировал активность и ждал реакции.
– Ты зачем стрелял? – спросил Он и понял, что сам вопрос был во многом наивным. Спрашивать такое