Иди на мой голос. Эл Ригби
мою натянутую усмешку, он потер затылок и осторожно признался: – Извините за честность, леди. Не жалую я Независимых.
– Ваше дело, – после неловкого молчания отозвалась я. – Я не в обиде, пока «не жалую» не подразумевает кандалов.
– Не подразумевает! – горячо отозвался он. – Выпьем за это?
– Совсем чуть-чуть.
Спорить о несомненной роли Независимых в истории я не хотела. Русский одобрительно кивнул и налил мне из графина. И где только Ламартис достал столько водки? Мы чокнулись, и я, ощутив, как ядреный напиток течет по горлу, предложила:
– Дорасскажите. Чем же ваши старые друзья так… туманны? Пока я не поняла.
Взгляд Долгорукова устремился в пустоту.
– Всем. Всем, леди. – Он помедлил. – По глупости я Энгельберта отговаривал, когда он заладил свое «женюсь». Родители тоже не радовались: брать в семью ирландку! Нищую, дерзкую, без образования – она была уличной циркачкой, на публике выпутывалась из цепей и вылезала из ящиков, показывала всякие фокусы! Мать Энгельберта сама мне писала, просила переубедить, повлиять… Все зря! В день, как нас выпустили, мои влюбленные просто… сбежали! На небольшом таком воздушном кораблике, который украли у городского начальника полиции. Феноменально, правда?
– Феноменально, – кивнула я. Я неплохо представляла, чего стоит просто стянуть у пилота, тем более, у такого, крылатый ключ.
– Было в этом что-то сказочное, даже балладное. Я их провожал, видел, как улетают. – Секунды две русский молчал, потом налил себе еще водки и, глядя на донышко, продолжил странным дрожащим голосом: – Это было то, чего я при своем воспитании почти и не знал, понимаете? Красота. Красота свободы. Он такой счастливый вел корабль, она рядом стояла – волосы развевались, глаза блестели. Она… она была прекрасна. Вот тогда-то я понял. Она сбросила цепи. С себя и с него. Немногие так могут.
– Да, иногда что-то видится только на расстоянии, – глухо ответила я. – На расстоянии в пару небес.
Я вдруг подумала, что моя бедная Хелена оценила бы байку русского от всего сердца и, наверное, нарисовала бы по ней картину. Большую красивую картину с влюбленными и кораблем. От мыслей о сестре стало еще хуже. Я посмотрела на графин с водкой, но удержалась от просьбы подлить.
Долгоруков вздохнул и, видимо, тоже справляясь с какими-то нерадостными мыслями, залпом осушил стопку.
– Я был уверен, что он вернется, Энгельберт ведь был тихоней. А он не вернулся ни в Итон, ни домой. Зато он мне писал. Он всегда писал письма, и откуда они только не приходили… Австралия, Африка, Индия, Южная Америка. Они путешествовали. И не просто путешествовали. Знаете, чем они занимались? – Он таинственно понизил голос.
– Контрабандой? – наугад предположила я. – Работорговлей? Шпионажем?
Русский пренебрежительно фыркнул.
– Неглубоко копаете, ох неглубоко. Они искали сокровища и древние города.
– Неужели?
Долгоруков кивнул.
– Один раз я с ними даже сталкивался. У Черного