Аргентина. Лейхтвейс. Андрей Валентинов
требовала она у мужа, поднося зеркальце к самому его носу. – Ну, на кого ты похож? Прямо Минотавр!
Почему именно Минотавр, молодой супруг так и не узнал. Не успел спросить.
Камере зеркало не полагалось, и князь мог лишь представить, каким его видит бывшая жена: двухдневная щетина на помятом лице, острые, обтянутые кожей скулы, глаза, утонувшие под густыми бровями, волосы дыбом – и седина на висках. Дикобраз и в молодости не считал себя красавцем, теперь же ему не дотянуть даже до Минотавра. Отщепенец – самое верное слово.
– Силы тратить незачем! – отрезала княгиня. – Ты неисправим, Сандро!..
И добавила, но уже шепотом:
– Если бы арестовали меня, ты бы поступил иначе?
* * *
С Глорией Свенсон тоже не сложилось. На следующий день после «party» у Джона Форда она сама позвонила князю в гостиничный номер. Когда встретились, Дикобраз, не подумав, назвался сценаристом – на кинозвезду он никак не походил.
– Я женат, – сказал он любительнице бриллиантов, когда стало ясно, что встреча может быть не последней.
– Я замужем, – ответила та. – Но об этом мы подумаем завтра.
«Завтра» растянулось на две недели, а потом пришлось решать. Свенсон уже подала на развод, и Алессандро имел все шансы стать следующим мужем, однако с непременным условием: работа на ее личной, только что основанной киностудии и конечно же сценарии по заявленным темам.
Верности Глория не обещала. «Это Голливуд, мой Сандро. Мы с тобой взрослые люди».
Он уехал. Целых три дня Свенсон была безутешна.
Снова они увиделись уже в 1935-м, когда князь, перед тем как возвратиться в Италию, заехал на пару дней в Город Ангелов. У Глории Свенсон все было уже позади, и слава, и бриллианты. Перед встречей князь нашел в музыкальном магазине старую пластинку Гершвина.
Миг – и тоска былая скрылась во мгле.
Миг – и легко мне стало жить на земле.
– Не смотри на меня, – попросила актриса. – Лучше давай выключим свет.
Последнее письмо князь отправил ей за неделю до ареста.
Вверх! Вверх! Влево! Скорость прежняя, не форсировать, скоро начнет чувствоваться высота, тогда и нагоним. Вверх, вверх, вверх!
Цапля честно старалась уйти – и столь же честно делала все возможные ошибки, хотя Лейхтвейс перед полетом объяснил как можно подробнее – так же, как когда-то объясняли ему. Скорости почти одинаковые, преимущество, но не слишком заметное, у того, кто легче. Этим можно пренебречь – но не высотой. После трех километров скорость сильно падает, причем поначалу этого не замечаешь. Тот, кто ниже, имеет шанс выжать все до упора – и догнать.
Вверх! Дышать уже трудно, в ушах – легкий звон, пальцы начинают холодеть. Значит, уже скоро. Может, Цаплю и учили, но не полету в паре. И не воздушному бою, если бы все было по правде – конец девице!
Вверх! Она летит по кривой, значит, срежем дугу. Еще одна ошибка. На земле заяц может петлять, уходя от погони. Иногда помогает. В небе, в мире трех измерений, убегать следует