Вторая попытка. Юрий Сидоров
фельдшер.
– Ты за всё, гнида, сейчас ответишь! – полубезумным голосом кричал Иван.
Первым успел преградить ему путь Портнов. Комиссар ловким движением отвёл в сторону руку Коновалова, направив пистолет в землю, и другой рукой обнял командира за плечо:
– Ваня, успокойся, возьми себя в руки. «Язык» нам живой нужен. Ради чего тогда ребята рисковали, ради чего Стёпка погиб?
Рука Коновалова с зажатым в ней пистолетом дрогнула и на мгновение обмякла. Воспользовавшись этим, Портнов сумел быстро освободить оружие от пальцев Ивана и переложил пистолет командира к себе в карман.
Комиссар легонько рукой подтолкнул Коновалова в направлении землянки, и тот послушно, с опущенными вздрагивающими плечами, побрёл в неё.
– Расходитесь, товарищи, – негромко сказал Портнов стоявшим тесной группой партизанам. – Стёпку ближе к вечеру похороним. Корнеич, прошу тебя, займись этим. Надо место хорошее под могилу найти.
Зайдлица допрашивали два дня. Скубжевский и Таня почти валились с ног от этих многочасовых попыток добыть хоть какую-то информацию. Особенно тяжело было столь долго говорить по-немецки, да ещё правильно понять, что отвечает пленный. А немец совсем сник. Если в самом начале он хорохорился и постоянно выкрикивал нацистские лозунги, то уже довольно скоро впал в апатию, отвечал мало и не по делу, к тому же почти шёпотом. Так что понять, что именно говорит Зайдлиц, было для Вилора и Тани непростой задачей, несмотря на неплохое знание немецкого языка.
Но на второй день удалось выяснить, что Курт худо-бедно понимает по-русски. Он даже короткое время выполнял в штабе функции переводчика, пока не было никого другого.
Узнав об этом, Коновалов посерел лицом. Он встал перед Куртом и с ненавистью во взгляде и в голосе выпалил:
– Так ты, мразь, наших допрашивал?
Среди партизан в руки к фашистам пока ещё никто не попадал. Но несколько месяцев назад немцам удалось разоблачить двух связных, живших в посёлке. Их потом повесили на площади в райцентре. Разведчик, ходивший в посёлок, рассказывал о том, что на висевших телах было множество кровоподтёков, не говоря уже о синяках на пол-лица.
– Нет, нет, – лепетал в ответ Зайдлиц, с испуга смешивая немецкие и русские слова. – Я никого не допрашивал. Я только документы переводил.
Коновалов еле сдерживался. Но ещё был шанс, что немец даст хоть какую-то наводку на этот проклятый объект Z.
У Тани, когда ей рассказали историю о повешенных связных, глаза тоже засветились недобрым огоньком. Вилор, заметив это, залюбовался девушкой. Сейчас, в гневе, со сверкающими глазами, Таня была особенно прекрасна. А вот унтершарфюрера Зайдлица не могли не посещать совсем иные мысли. Ни Коновалов, про которого нетрудно было понять, что он здесь командир, ни эта девушка, сносно говорящая на его родном немецком языке и даже вставляющая между делом строчки Гёте, не внушали Курту надежд на благоприятный исход. А верить в лучшее очень хотелось. Двадцать лет всего