Капкан для Александра Сергеевича Пушкина. Иван Никитчук
не знаю уж, как и быть… – задумчиво проговорила Прасковья Александровна, внимательно разливая чай. – Так-то оно и так, а все же как будто без грамматики и неловко…
– Александр Сергеевич, подсолнышков хотите? – спросила Зина.
– Со всем нашим удовольствием…
И они начали, смеясь, лущить вперегонку семечки…
Дверь отворилась, и в дверях появилась дородная Акулина Памфиловна со своей солидной бородавкой и очками на лбу.
– Акули-и-ина Памфиловна, дайте моченого яблочка! – сразу заныл Пушкин, подражая детям. – А, Акулина Памфиловна?..
Та с притворной строгостью махнула на него рукой: он всегда привязывался к старухе…
– Матушка, барыня, Арсений из Питера вернулся… – озабоченно доложила она хозяйке. – Ну, только ничего не привез… И сам, говорит, едва ноги унес…
Все взволновались. И Зина, шумя юбками, сразу унеслась за Арсением. Он ежегодно по первопуточку ездил в Петербург продавать яблоки и всякую другую деревенскую снедь, а на вырученные деньги покупал там сахар, чай, вино и прочее.
– Вот он!.. – крикнула раскрасневшаяся Зина с порога.
Арсений, почтенный, чистоплотный старик с круглым, бритым лицом, солидным брюшком и сдержанными манерами, помолился от порога на образа, степенно подошел к Прасковье Александровне к ручке и так же степенно раскланялся с Пушкиным и с барышнями. Зина так вся ходуном и ходила: вот еще китайские церемонии!..
– Ну, что там еще такое? – спросила Прасковья Александровна. – Правда ли, что ты не привез ничего?..
– Ничего-с… – подтвердил Арсений. – Свое все продал, а закупить не успел ничего… И подводчиков своих бросил, а сам поскорее на почтовых поехал, чтобы упредить вас на всякий случай…
– Да в чем дело?
– А все это волынка там идет, кому на престоле быть… – отвечал Арсений, видимо, не одобряя. – По улицам везде разъезды конные пущены, караулы выставлены и полиция ко всякому привязывается, что вот, прости господи, собака цепная… Все опасаются, как бы чего не вышло… Николая-то Павлыча, сказывают, в гвардии не больно уважают…
– А Константина Павловича обожают? – рассмеялся Пушкин.
– Может, и его не очень уважают, но главная вещь, каков он там ни на есть, а все же законный… – солидно сказал Арсений, которому не понравилось, что Пушкин в таком важном деле зубы скалит. – Конечно, не нашего ума дело, сударь, но мы по-простому так полагаем. Очень, которые опасаются, что при Каскянкине Павлыче полячишки наверх полезут, а все-таки закон – это закон…
– А немцы лучше? – опять рассмеялся Пушкин. – Известно, хрен редьки не слаще…
Арсений махнул только рукой… Дамы еще и еще раз заставили его повторить все, что он там видел и слышал. На всех лицах были недоумение и тревога. Пушкин замолк и нахмурился.
Немного погодя, не оставшись, как обыкновенно, ужинать, он простился со всеми и быстро зашагал снежной дорогой к Михайловскому. Он решил ехать в Петербург. В суматохе его, вероятно,