Метод. Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин. Выпуск 5: Методы изучения взаимозависимостей в обществоведении. Коллектив авторов
Эта точка зрения может быть навязана действующему, он может признать, что документы потерял он, именно потому, что не принял во внимание возможность тех событий, которые и привели к такому результату. Он может также в ретроспективе, описывая события этого дня, сказать: «В тот день я потерял важные документы». Таким образом, ситуация, известная нам прежде всего как ситуация переописания событий, получает иное измерение. Открывая окно, действующий поступает интенционально35. Он не отделяет намерение от цепочки результатов, не дифференцирует свои перемещения по комнате, движения руки, поворот задвижки, изменения положения рамы и, как результат, дуновение свежего воздуха. Он намерен открыть окно, он открыл окно, чтобы проветрить комнату, он, собственно, проветрил комнату, но так получилось, что ветер смешал бумаги. Итак, в действие, совершенное им, с самого начала заложен смысл порядка, альтерации которого он в перспективе готов опознать как свои действия, а в ретроспективе распознает как таковые и более длинные цепочки событий.
Откуда взялось такое описание? В нем присутствуют «вещи», то, что с ними «происходит» (события), «действующий», который «намеревается», и еще к тому же предполагаемый наблюдатель, который может «вменить вину». Иначе говоря, здесь снова появляются такие элементы повествования, которые упоминались в первом разделе в связи с остенсивными референциями. Здесь внятно видны возможности двух стратегий описания: одна была показана выше, и она состояла именно в том, чтобы избежать любых намеков на вменение. Совершение действия действующим – это такое же событие в мире, каким оказался порыв ветра и полет поднятых им бумаг. Совершение действия в мире возможно потому, что действующий – одна их вещей мира36. Однако первые же шаги описания имеют обязывающий характер, поскольку описание сопровождается приписыванием (действия кому-либо): «Приписывание есть то, что совершается любым, каждого, кем-либо, относительно любого, каждого, кого-либо» [Ricoeur, 1992, р. 35]. Если бы этого не было, в аналитике события мы бы почти неизбежно пришли к онтологии события, так или иначе приближающейся к той, что отстаивал Д. Дэвидсон: действия суть события и от прочих событий отличаются только тем, что совершаются преднамеренно [Davidson, 1980]. Рикёр же выступает против трактовки действий как безличных событий. Тонкое различие между преднамеренным действием (адвербиальная форма, «намеренно») и действием «с намерением-на» (совершение того‐то или того‐то) – это разные семантики и разные онтологии действия [Ricoeur, 1992, p. 78 ff, 81 ff]. Онтология событий того рода, что предлагает Дэвидсон, неизбежно обречена на утрату агента, т.е. того, чьи это события-действия. Действие в такой онтологии невозможно вменить, и противопоставить ей можно только онтологию бытия-в-делании [Ricoeur, 1992, p. 86].
«Вобрать обратно» агента в описание событий действия далеко не просто. Одно соображение – впрочем, давно и хорошо разработанное37 – напрашивается
О непредвиденных последствиях интенциональных действий и его контрфинальности [см.: Баньковская, 2011]. К вопросу о вменении мы еще вернемся в конце этой статьи.
«Нельзя, конечно, чтобы нас вводило в заблуждение использование слова “вещь”, когда мы говорим о личностях как базовых партикуляриях», – пишет Рикёр, разбирая аргументацию П. Стросона. Тождественность вещи – не то же, что самость индивида, между тем индивиды (
Рикёр ожидаемым образом отсылает читателя к работам Э. Энском и Г. фон Вригта.