Матриум. Приветики, сестрицы!. Алекс Соловьев
на душе, честное слово. Так вот, эта самая сестра Оттаха как-то раз позвала меня к себе в кабинет и завела песню про то, что в последнее время со мной происходят не очень хорошие штуки, что, мол, она переживает, не заигралась ли я в одну игру. Я спросила, в какую еще игру, и тогда она мне говорит, что в каждой из нас два типа йецерары, один мы осознаем и боремся с ним, другой только чувствуем, но полностью познать не в состоянии, потому что он слишком глубоко. Этот второй тип йецерары особенно опасен, и весьма вероятно, что мое детское воображение зациклено именно на нем. А потом сестра Оттаха погладила меня и сказала, что когда я начинаю задумываться о чем-то скверном, то и лицо у меня делается несимпатичным и даже немного страшным. И особенно ее пугает моя ухмылка. Она все это говорила медленно, тихо, а сама все смотрит, смотрит… А потом она спросила, знаю ли я, кто так улыбался. Я сказала, что нет. Тогда она говорит – так улыбались грязные средневековые самцы, когда совращали прекрасных девушек, а ведь она – сестра Оттаха – меня так любит и хочет, чтобы я всегда была миленькой и привлекательной. Я сказала ей, нет-нет, госпожа Оттаха, ни о чем таком я не задумываюсь, все как всегда, честное слово, но она покачала головой и сказала, что мне надо быть осторожной, потому что я склонна обманывать. Она сказала, что даже те бучки, которые чересчур рьяно экспериментируют с телом и его отдельными частями, а таких у нас в гиназиуме сколько угодно, даже они не в таком опасном положении, как я. Она сказала, что если я не остановлюсь, все это плохо кончится для меня.
На ту пору мне было лет двенадцать, так что я перепугалась не на шутку. Мне не хотелось быть несимпатичной и страшной, и я спросила, что же мне делать. Сестра Оттаха посоветовала, чтобы я просто следила за своим лицом. Она сказала, что все взаимосвязано: если мы будем славными и мимишными снаружи, мысли не захотят цепляться за разную грязь, а устремятся к светлым целям.
Я стала бороться с моей привычкой, хоть толком и не понимала, что надо делать. Про себя я назвала свою странную гримасу противной рожей и, как только поймаю себя на том, что ненароком ее состроила, тут же исправлялась – отвернусь и ущипну себя изо всей дури или до крови закушу губу, чтобы впредь неповадно было.
Позже, года через два или три, мне встретилась в учебнике по эффектингу одна любопытная табличка. Называлась «Сравнительное описание улыбок средневекового самца и современной мистрессы». Оказывается, все самцы в основном были хмурыми молчунами, и улыбаться для них было не так естественно как для фемин. Вот почему нынешним бучам приходится столько потеть над своей мимикой.
Не знаю, удалось ли мне исправиться, но видимо, все же я не смогла до конца очиститься от всей этой дряни, и она как-то связана с моим архозом, о котором я уже упоминала.
В тот вечер мне тоже хотелось помолчать, но электронная Задница все не унималась и выспрашивала, как я себя чувствую и все такое.
– Да заткнешься