«Великая Германия». Формирование немецкой национальной идеи накануне Первой мировой войны. Константин Цимбаев
чье влияние стало реальным фактом «большой политики». Непосредственно взгляды Шимана, система его воззрений изложены менее глубоко и подробно, чем те «практические советы», что он давал Вильгельму II. Особенно наглядны в этом смысле страницы, посвященные «русификации Прибалтики», проблеме, столь сильно волновавшей Шимана, как, впрочем, и Рорбаха. Автор склонен излишне доверять Шиману, не подвергая его утверждения критической проверке[63].
Тем не менее книга К. Мейера может быть названа полезной и ценной как по полноте собранного материала, так и по его классификации и оценке. Именно К. Мейер аргументированно показал, что «боевой» и «бескомпромиссный» Шиман не сумел преодолеть своей прибалтийской провинциальности, что его обличения «русской опасности» были преувеличенными и тенденциозными, а видение мира – упрощенно-консервативным, далеким от «великих социальных переворотов эпохи»[64]. Умение упрощать было, по Мейеру, сильнейшей стороной знаменитого публициста-историка, оно и определяло благосклонное восприятие «шиманизма» и экспансионистской пропаганды как Вильгельмом II, так и его верными подданными – прусским юнкерством, офицерским корпусом, чиновничеством. Важно подчеркнуть, что К. Мейер как бы снимает вопрос об ответственности – политической или исторической – публициста и тем самым смягчает впечатление от удручающих итогов германского экспансионизма, в формировании которого деятельно участвовал Теодор Шиман. Причины неудачи экспансионизма автором не рассматриваются.
Книга К. Мейера не вызвала исследовательского интереса к проблеме идейной подготовки Первой мировой войны (так, собственно говоря, не формулировал вопрос и сам К. Мейер), она как бы закрыла тему «Шиман-публицист»[65], а мейеровские суждения об агрессивной сути «шиманизма» кажутся даже излишне суровыми в свете более поздних историографических оценок, что содержатся у Х. Боога или В. Могка. Разумеется, в наиболее общем виде объяснение тому – в пересмотре вопроса о «немецкой вине» и «немецкой ответственности», что постепенно происходит в общественном сознании и историографии ФРГ.
Личность Фридриха Наумана, теолога, политика, мыслителя и публициста, неоднократно становилась предметом специальных исследований[66]. Однако важная сторона его деятельности как зачинателя и пропагандиста «мировой роли» Германии, создателя идеи «Срединной Европы» традиционно остается за рамками внимания исследователей. Одна из немногих посвященных этому статей В. Конце издана еще в 1950 г. Подходя очень критически к идеям Наумана и его способности воплощать их в реальность и говоря о его «политической легкомысленности и безответственности в словах, которым не соответствовали дела», В. Конце рисует его как зеркало эпохи Вильгельма II, как типичного «политика чувства».
Принципиальную важность имеет вывод В. Конце о том, что Науман – не оторванный от жизни публицист, несмотря на неудачу своих политических начинаний, а представитель
Такую проверку с неблагоприятным для Шимана итогом на конкретном примере государственных и национальных отношений в период русской революции 1905–1907 гг. см., например:
Позднее в Германии была лишь защищена диссертация о Шимане-ученом, основоположнике современного изучения России и Восточной Европы: