Дар прощения. Ксения Пашкова
там приметы. Приснись ей подобный сон, она бы сочла его за дурной знак, за предвестника надвигающейся беды. Я не верю в такие вещи, но тело все равно продолжает содрогаться от страха.
– Что приснилось?
– Уже не помню, мам. Я, наверно, буду спать дальше.
Я тянусь к лампе и, не дожидаясь, пока мама уйдет, выключаю свет. Уже в темноте она желает мне спокойной ночи и уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Думаю, если бы она сейчас громко стукнула ей, мое сердце просто бы разорвалось.
Лимонно-мятный аромат
Я была семилетней девчонкой, когда познакомилась с Марком.
Мы с родителями шли в больничную палату. Глаза у меня были на мокром месте, а от вида проходящих мимо врачей становилось не по себе.
– Ада! – окликнула меня мама, когда я не остановилась вместе с ними у нужной двери, а продолжила брести дальше.
Двигаться совсем не хотелось. Казалось, что стоит мне поднять глаза, перед ними появится нечто ужасное. Отец подошел ко мне и протянул руку.
– Ты не можешь стоять одна в коридоре. Если тебе страшно, можешь не смотреть, но придется поднять глаза, если хочешь попрощаться.
Это не трудно – протянуть руку в ответ. Намного сложнее совладать с ногами, никак не желающими двигаться в сторону больничной палаты.
Любовь к умирающей прабабушке, возраст которой перевалил за девяносто лет, в конечном счете оказалась сильнее детских страхов. И все же, мне тогда пришлось нелегко.
Это был тот самый день, когда я впервые столкнулась со смертью: познакомилась с ней, едва перешагнув порог комнаты. Она тенью скользила по серому лицу бабули. Когда умирающая протянула ко мне руку, подзывая к себе, я вскрикнула и попятилась назад.
– Не бойся, подойди, – успокаивающе сказала тогда мама, но я ее не слушала, лишь продолжала удаляться прочь, пока не оказалась в коридоре, где на скамье сидел Марк.
– Ты чего? – спросил он.
Я обернулась и увидела темноволосого мальчика примерно моего возраста. В отличие от меня, напуганной до чертиков, он казался совершенно спокойным.
– Тебя кто-то обидел? – задал он уже второй вопрос.
Я молчала.
– Тебе страшно? Это ничего. Мне тоже иногда бывает страшно. Например, вчера, когда меня вызвали к доске на математике. Я ничего не понимаю в математике. А ты?
– Я люблю математику, – заявила я.
– Везет тебе! – воскликнул Марк.
Я пожала плечами.
– Тогда чего ты так испугалась в той комнате?
Казалось, что он засмеется, если расскажу правду. Отчего-то думалось, что мальчик, боящийся математики, не сможет понять моих страхов. Страхов, что мне и самой не были до конца понятны и до этого дня вообще знакомы.
– Бабуля хотела попрощаться, а я испугалась, – рассказывала я, шмыгая носом.
– Ты испугалась своей бабушки?
– Прабабушки, – поправила его я.
– Ты испугалась своей