Литературный институт. Виктор Улин
которое – по моему глубочайшему убеждению! – служит единственной базой любого художественного творчества
Душевые были открыты до одиннадцати часов вечера, но после десяти спускаться туда мужчине было небезопасно.
Я не оговорился, сказав «мужчине».
Перед закрытием до утра наша половина становилась временным прибежищем тех гомосексуалистов, которые не смогли найти себе уединения на этажах.
Горячие парни обоих оттенков голубизны гасили свет, отчего всегдашняя омерзительная вонь делалась уже просто тошнотворной. Но она не мешала им наслаждаться друг другом.
Я пишу о том столь уверенно, потому что однажды сам чуть не угодил в лапы разврата.
Припозднился с вечерним туалетом и пошел в душ слишком поздно.
Не знаю – было все преднамеренно, или меня в предвкушении приняли за другого. Но едва я разделся, как свет погас, а сзади меня обхватили чьи-то руки.
Вырвавшись – и оставив на деревянной скамье кое-что из одежды – я выбежал вон. Вернулся в нашу с Саней комнату – досадуя, что не успел освежиться перед сном.
Но мне было так неприятно, что лишь наутро я отважился спуститься в душевую за трусами, которые оставил накануне…
С тех пор я уже никогда не ходил в подвал после десяти часов вечера.
Не берусь утверждать, лесбиянничали ли на своей половине женщины.
Но всем известно, что женская сексуальность бывает многажды сильнее мужской; что даже в пионерлагерях СССР взаимные ласки девочек были явлением нормальным. А в нашей литобщаге многие дамы и днем ходили мыться парами, хотя за все время учебы я не слышал на об одном случае изнасилования в нашем грешном подвале.
К концу моей учебы душевые пришли в полный упадок.
Они представляли собой нечто вроде вокзального туалета, где стоял плотный дух канализации, гнилого дерева и разнородных моющих средств. Туда заглядывали лишь быстро сполоснуться под тупой струей из трубы с давно утраченной лейкой, стоя одной ногой на остатках черного настила и пытаясь не уронить мыло в смрадный, никогда не чищенный слив.
Еще позже женское отделение (почему-то именно женское, а не мужское) стало полностью непригодным. Вода стояла там почти по колено как в Берлинском метро последних дней III Рейха. Картину довершали порнографические граффити и полусгнившие эротические плакаты на черных от плесени стенах. Ремонтировать помещение никто не собирался, просто всех отправили в отделение мужское, установив график пользования через день.
При этом затопленную часть никто не запирал, желающие мыться не в свой день могли с риском для жизни идти туда.
Но там было так неуютно, что женщины опасались ходить в разгромленную душевую поодиночке, хотя с объективной точки зрения ничего не изменилось.
И поэтому я не удивился, когда одна из моих сокурсниц предложила ходить в душ вдвоем.
Хотя сразу скажу, что последними словами я ввел читателя в заблуждение: ничего такого не было. Даже в раскрепощенной ГДР