Страна расстрелянных подсолнухов. Григорий Жадько
с пулеметами в тылу. Бросил позиции – смерть. Ладно, коварные коммунисты, но кто не знает великого Хемингуэя. Он писал, когда сражался в итальянской армии, что за аналогичные поступки не просто расстреливали, но и лишали семью правовой поддержки. Выставляли у дома караул солдат, и любой мог ограбить, изнасиловать, убить родственников нерадивого солдата который оставил поля боя. И это цивилизованная Европа, это Италия. Как же вы предлагаете поступать нам?!».
Это была чудесная речь достойная Гарварда или даже наверно спича президента США. Он любовался собой. И не безосновательно.
Наконец слово передали представителю бригады. Блестящие речи кончились. Нас сухо предупредили, что больше такого командование терпеть не будет и за вторичное бегство с поля боя или переход к противнику нас безоговорочно расстреляют.
– Интересно как расстреливать они стали бы тех, кто сиганул на ту сторону? – шепнул Гаврилов и недоуменно посмотрел на меня, – или сепаратисты бы пригласили их для совершения экзекуции лично!?
– Но порядок в армии должен быть, – сказал я. – Они правы. Тут не поспоришь.
– Да! Говорят хорошо, чудесно, но забыли, как пришли, скинули законного президента, совершили переворот, а теперь их защищай. Их гребанную власть. «Москва за нами». Лермонтова забыл лощеный. Либерасты проклятые, с заокеанскими деньгами. Тьфу! Красивая шелуха! И так во всем. Все держится на лжи. Дедов вспомнили, враг-то не у стен Киева, да и враг ли он?! Вот в чем вопрос.
– Да! … Быть или не быть. Извечный вопрос, – философски и нейтрально сказал я, вспомнив Гамлета. Но Гаврилова было просто остановить.
– А кто ответит за старлея, очкарика сдернутого с запаса без переподготовки; за отсутствие разведки, боевого охранения; за неработающие рации; ржавые патроны, которые может, вообще не стреляют; воровство на каждом шагу, рукоприкладство; да вообще за беспредел этого долбаного бардака, что зовется украинской армией?
– Не распыляйся, – сказал я.
– Я понимаю, тех, что обороняли Москву, тех ополченцев брошенных в бой без подготовки с одной винтовкой на двоих, троих. Их некогда было учить, не было оружия, артиллерии, танков, и люди шли на смерть. Они понимали что гибнут, но понимали за что. Выхода не было. А у нас что? «Строиться и в бой бараны. Родина в вас нуждается», это все что они умеют, но иногда в серебристую бумажку завернут, – упорствовал он, и выражение лица у него было жестким.
Распустили нас, когда уже начало темнеть и невидимая кукушка стала тревожно считать, сколько нам осталось. Тут главное не начинать считать. Неизвестно что у нее на уме.
Ярмарка смерти
Во второй бой роту бросили так же как в предыдущий. Подняли по тревоге. Мы ничего не поняли и нам ничего не объяснили. Дело намечалось какое-то очень уж необычное. Нам выдали боезапас, забрали документы, все личные вещи и приказали выдвинуться в квадрат N,