По обе стороны огня (сборник). Валерий Поволяев
вытянулся, становясь на цыпочки, крик у него превратился в слабое жидкое бульканье, он замахал руками, вцепился в стул, пытаясь отдавить его от себя, но не справился – Шатков был сильнее этого неврастеника-двоечника, занявшегося не своим делом, и ему стало жаль качка, но Шатков тут же подавил в себе это подленькое, способное привести к гибели чувство – пожалеешь какого-нибудь мозгляка, а он потом вместо благодарности нож под лопатку всадит.
– Э-эгхэ-э! – хрипел, давясь воздухом и болью, парень.
– Ешь, ешь, – спокойно пробормотал Шатков, – ты сам этого хотел.
Парень дернулся, вывалил изо рта красный слюнявый язык.
– Вот когда язык станет у тебя синим, тогда и отпущу. – Шатков еще чуть приподнял спинку стула, выдавил из парня остатки воздуха. – Ну как, нравится? Я не спрашиваю, кто тебя сюда послал, это я и без расспросов знаю, но мне все-таки интересно, правду ты скажешь или нет? Кто? – Шатков чуть приослабил нажим стула, парень осел, втянул в рот язык. – Ну? – Шатков усмехнулся: – Может, мне тебя за уши к потолку прибить?
Вместо ответа парень поворочал головой из стороны в сторону.
– Что? Не хочешь говорить?
Парень умоляюще повернул голову в сторону, выразительно засипел – не могу, мол…
– Не можешь? Ладно. Охолонись тогда немного, – Шатков отжал стул, и парень кулем сполз на пол.
Шатков метнулся в коридор, в который он отшвырнул Нэлку. Нэлка стояла около двери, к которой был прибит писающий пластмассовый мальчик, беспомощно вытянув руки по бокам, тонкая, словно паутинка, какая-то надломленная. Глаза у нее, будто у блаженной, были закрыты.
Не задерживаясь около Нэлки, Шатков проскочил к двери, проверил, заперта ли она, выдернул из замочной скважины ключ, сунул в карман.
Бросил Нэлке, совсем не уверенный, в том, что она слышит его:
– Так будет лучше.
Парень, которого он чуть не изуродовал стулом, по-прежнему лежал у стенки, с сипением втягивал сквозь сжатые зубы воздух. Оружия у него не было, это Шатков определил точно, а вот у первого, которому он расплющил лицо коленом, оружие было. Шатков сдернул с него одеяло. Кровяное пятно, расплывшееся на ткани пододеяльника, было внушительным, вызывало невольный озноб. Шатков откинул ногой одеяло в сторону. Лицо налетчика было превращено в фарш.
«Ничего, какая-нибудь другая Нэлка, не эта, мокрым полотенцем обработает физиономию, сотрет сопли, на недельку уложит в постель – все восстановится. Только нос кривым будет. В назидание… И за любовь к зелененьким».
Шатков, поморщившись, сунул ему за пазуху руку, вытащил новый, не потерявший еще синего вороненого блеска пистолет. Оттянул затвор – в стволе находился патрон, медный глазок капсюля недобро смотрел на Шаткова. «Как в Афганистане, на войне – „масленок“ загнан в дуло, – отметил Шатков, – для быстрой стрельбы. Видать, этот скот был в Афгане».
Шатков ощутил невольную досаду – он тоже был в Афганистане, а люди, побывавшие