Олимпийские игры. Очень личное. Елена Вайцеховская
о том, что здешний лед для меня счастливый – ведь именно здесь я выиграл все, что только мог, два месяца назад на этапе Кубка мира. Здесь установил рекорд мира на «пятисотке». А с другой стороны – не мог прогнать гаденькие мысли, что что-то обязательно должно случиться, как случалось на всех Играх. Впрочем, кого это сейчас волнует…
Золото Голубева и серебро Клевчени было воспринято всеми российскими болельщиками как сенсация, совершенно невероятное и оттого особенно драгоценное достижение. Но все-таки в значительной степени эти медали были подарком от Дженсена. Голубев и сам сказал после: «Я не видел, как бежал Дэн. Но когда узнал его время, то вдруг почувствовал, что у меня затряслись ноги. Единственная мысль, которая мелькнула на старте, что в любом случае медаль Сергея у нас уже есть. А значит, и мне терять нечего…»
Железовский должен был победить еще в 88-м, в Калгари. На тот момент ему принадлежали все мировые рекорды в спринте. Но спортивная судьба распорядилась иначе. Лед олимпийского катка оказался слишком быстрым. Настолько, что на всех трех спринтерских дистанциях мощного, тяжелого Игоря выносило на каждом вираже на лишние десятки метров. Будь до старта побольше времени, тренеры, возможно, успели бы что-то придумать: по-другому поставить лезвия, изменить заточку коньков. Вот только времени на это не оказалось.
Через год на чемпионате мира в норвежском Херенвене Железовский словно брал реванш, остервенело устанавливая еще более невероятные рекорды. Потом он скажет, что ни одну из своих побед не променял бы на олимпийскую. Но то заведомо было неправдой. Скорее, Железовский старался таким способом защитить свою собственную психику от вопроса, на который почти никогда не удается найти ответ: «Почему, будучи таким сильным, я не сумел выиграть главный старт жизни?»
На Играх в Альбервилле минчанину вновь не повезло. Конькобежцев поселили на высокогорье, вместо того чтобы разместить их в долине возле катка. Высота и сыграла фатальную роль. По воспоминаниям олимпийского чемпиона Калгари Николая Гуляева, спортсмены теряли сознание, стоило лишь нагнуться для того, чтобы зашнуровать конькобежные ботинки. На дистанции они и вовсе не отдавали себе отчет в том, что происходит. Сил хватало лишь на первые сто метров. Дальше накрывало тягучим ватным кошмаром.
В Лиллехаммер Железовский ехал, понимая, что у него остался последний шанс. Он был уже далеко не так хорош, как на своей первой Олимпиаде в Калгари и два года назад – в Альбервилле, по-прежнему любил повторять, что никакая олимпийская медаль не сравнится с лавровыми венками выигранных им мировых чемпионатов, и все-таки надеялся (не мог не надеяться, иначе не остался бы в спорте еще на два года) на высшую справедливость. Ту самую, которая на Олимпийских играх так часто берет необъяснимый, с точки зрения здравого смысла, тайм-аут.
На это же надеялся Дженсен.
– Как вы сами расцениваете свою медаль, как закономерность или как подарок судьбы, Дэн?
– Я до сих пор не верю своему